НОВОСТИ    ОБ АВТОРЕ    ТЕКСТЫ    ФОТО    ПРЕССА    ПАРАРЕАЛИЗМ

Главная / Пьесы / Вертиго (Пьеса в двух действиях)

Вертиго (vertigo) - испытываемое больным чувство, что, либо он, либо окружающие его предметы находятся в постоянном движении. Чаще всего данное состояние сопровождается ощущением вращения окружающих предметов, однако, иногда человеку может казаться, что под ногами у него начинает вращаться земля.

Действие пьесы происходит в квартире Петра Фадеевича Сажина. Просторная белесая комната очевидно одинокого человека погружена в бумаги, так что узоры восточного ковра уже не тревожат воображение посетителей. Круглый фисташковый стол с черным телефоном, полинявший до сентиментальности абажур, кресло с хрипотцой, пара винторогих стульев, платяной шкаф, диван. И бумаги, бумаги, бумаги. Когда в растворенное окно заглядывает ветер, бумаги в волнении перешептываются. Такое впечатление, что комната приходит в движение. Однако любопытство ветра длится не долго, и комната, разочарованно вздохнув занавесками, успокаивается. На стенах множество фотографий с уже бестелесными от времени героями, безжизненные пейзажи, посмертная маска Пушкина.





Сажин в военном френче и галифе, чернильных канцелярских нарукавниках, тюбетейке, низко склонившись над некими документами, что делает его голову кукольно маленькой, а руки - непропорционально длинными, шепчет, насвистывает, раскладывает и перекладывает исписанные мелким почерком листы в одному ему ведомой последовательности. По тихому своему азарту он напоминает игрока в пасьянс.

В кресле Есенин, в цилиндре, белых перчатках, держит в руках трость, наблюдает за движениями Сажина.

Есенин: Какой ерундой ты занят, сосед? Битый час наблюдаю за тобой. Так увлечен. Только слюну не пустил. Прямо как младенец во сне.

Сажин: Ах, это вы, Сергей Александрович? Простите, увлекся, не заметил. Будете чай пить?

Есенин: Буду.


Есенин: Что это за бумаги?

Сажин: Письма, письма, Сергей Александрович. Неотправленные письма. Вот - сортировал по датам. Сперва сортировал по датам, но, слава Богу, вовремя понял, что это ошибка. Теперь вот раскладываю иначе. По смыслу.

Есенин: Да разве есть какой-нибудь смысл в письмах, да еще не отправленных?

Сажин: Именно что, именно что не отправленных. В них - то самый смысл.


Есенин: Ты же говорил, кажется, будто пилотом был прежде?


Сажин: Пилотом?

Есенин: Да. Не помнишь? Соврал?

Сажин: (Не прерывая своего занятия.) Отчего же соврал? Не соврал. (Задумывается.) А знаете, Сергей Александрович, какая прелюбопытнейшая мысль в связи с этим недавно посетила меня? Я наблюдал за одним старичком на площади. Дивный такой старичок с мальчишескими угловатыми движениями… он покупал газеты… И вот я наблюдал за ним… невольно… и подумалось мне, - А ведь он, пожалуй, знает, что скоро умрет. Да нет, он точно знает об этом. И, наверное, готовится, по - своему. Воображает, как это случится, что он скажет перед смертью, если ему представится такая возможность. А ведь он похож на летчика, - подумалось мне, - именно летчика, что готовится к испытанию или рейсу. Так что, фигурально, все мы пилоты… в известной степени…


Есенин: А ты, часом, сам-то не литератор, Петр Фадеевич?

Сажин: Да нет… не то это… не о том…

Есенин: Живая душа…


Сажин: Душа то? Не знаю, живая ли?..


Есенин: Да. (Пауза.) Но ты то был настоящим авиатором? Даже воевал, как будто? (Пауза.) Впрочем, как на войне без тебя обойтись?

Сажин: Зря вы так. Не то это. Не то.


Есенин: А теперь вот казенными бумагами оброс.

Сажин: Теперь я - архивариус.


Есенин: Чаю мне обещал.

Сажин: Сейчас, сейчас, одну секундочку, иначе я спутаюсь.


Есенин: Очень странным стал. Стареешь.

Сажин: Все, все, заканчиваю.


Сажин: (Улыбается Есенину.) Ну, так что, чаю?


Сажин: (Снимает трубку.) Что?! (Пауза.) Кто?! (Пауза.) Утонул?! (Пауза.) Откуда же мне то знать, самоубийство это или несчастный случай? Скажите на милость, откуда мне знать?! Это - не ко мне! Нет, нет, обратитесь к Негроеву. (Пауза.) Нет. Им занимался Негроев! (Пауза.) Сожалею. (Пауза.) Сочувствую. (Пауза.) А вот это - нет, это не моя ошибка. Это ваша ошибка. Впрочем, насколько я знаю, вы никогда не ошибаетесь. Угадал? (Кладет трубку.) Сами не ведают, что творят, а потом ищут крайних. Письма - это не уголовные дела! Письма - это письма. И больше ничего. (Растерянно смотрит на письма.) Ну, вот, теперь все сначала. Он не должен был умереть. Теперь все насмарку! Теперь все заново надобно… Воистину не ведают, что творят! (Пауза.) Простите. (Пауза.) О чем я? Ах, да, ну так что, чаю?


Есенин: Стареешь. Совсем странным стал. Я тебя, пожалуй, уже и не боюсь.

Сажин: Что же меня бояться?

Есенин: Как же не бояться? Черный человек, как никак. Моцарт и то боялся тебя. (Пауза.) А что, боялся тебя Моцарт? (Пауза.) Нет, нет, вот ответь мне на вопрос, боялся ли тебя Моцарт, мне очень интересно?

Сажин: (Улыбается.) Нет.

Есенин: Так я и думал.

Сажин: Все - фантазии. Все - ваши фантазии. Ну, предположим, поэту без фантазий никак не возможно.


Сажин: Сажин Петр Фадеевич, бывший военный, ныне инвалид, архивариус, ваш сосед. Страдаю головной болью по причине буйного вашего нрава. (Пауза.) Головной болью и головокружением. Головокружением. Вертиго. Не понимаю, где я, кто я?! Где верх - где низ?! Где сегодня, где вчера?! Где завтра?! Ничего не понимаю! Знакомо вам?

Есенин: (Смеется.) Очень даже знакомо.

Сажин: Вертиго. И все из-за вас. (Пауза.) Вот вам и черный человек.


Есенин: Ну, уж ты загнул с этим своим вертиго. Меня и дома-то не бывает. Это у тебя после контузии.

Сажин: (Накрывает простыней стол.) Помогите, как бы письма не перемешались. Хотя, все одно, начинать сначала.


Есенин: Кто?

Сажин: Так, один человек.


Есенин: Убили?

Сажин: Конечно. (Пауза.) А потом, давай размахивать руками. (Пауза.) Да ну их. Давайте стелить простыню.


Сажин: Благодарю.

Есенин: Что же ты скатерти не купишь, черный человек?

Сажин: Вот когда вас не бывает дома, голова понемногу успокаивается. Начинаю, знаете ли, различать тиканье часов…

Есенин: Что не отвечаешь?

Сажин: А мне и простыночка хороша. Даже еще лучше. В комнате от простыночки как-будто светлее делается. Ну, пошел ставить самовар? (Уходит из комнаты.)


Есенин: (Громко) Что же у тебя его здесь нет? Стыдно, брат!

Сажин: (Возвращается с полотенцем в руках, вытирает руки.) Кого?

Есенин: Да Моцарта же! (Пауза.) А это кто?

Сажин: (Подходит к Есенину.) Где?

Есенин: Да вот же, одет чудно?

Сажин: Это Кеннеди.

Есенин: А кто это, Кеннеди?

Сажин: Президент американский.

Есенин: Что с ним случилось?

Сажин: Убили. В Далласе.

Есенин: (Вздыхает.) Америка, Америка. Был я там…

Сажин: Еще не были.

Есенин: Ну, значит, буду. С Дункан.

Сажин: Вот как? И Дункан упомянули.

Есенин: Что же тут странного. О ней весь мир говорит.

Сажин: Но вы с ней еще не знакомы?

Есенин: Не знаю, не помню. (Пауза.) Тебе виднее.

Сажин: Нет. (Пауза.) Она только собирается в Россию. (Пауза.) Не то деток учить танцам, не то, чтобы с вами встретиться.


Есенин: А что, разве она знает про меня?

Сажин: Думаю, что нет.


Есенин: Как же мы встретимся?

Сажин: Сами к ней подойдете.


Есенин: Вот откуда тебе все это известно?

Сажин: Из писем.


Есенин: Сожги их.

Сажин: Никак нельзя. Без них все нарушится, все переменится.

Есенин: Вот и хорошо.

Сажин: Плохо.

Есенин: Почему?

Сажин: Довольно перемен. Перемены - это всегда большая кровь.


Есенин: Слушай, а, может быть, нам не стоит встречаться? У меня нехорошие предчувствия.

Сажин: Но вам же хочется в Америку?

Есенин: (Вздыхает грустно.) Ты и не мог по-другому сказать.

Сажин: Вам хочется, чтобы я отговорил вас? Так вы не послушаете меня.

Есенин: Да, пожалуй. (Взгляд просветляется, возникает улыбка.) Что, жалко тебе меня?

Сажин: Зачем мне вас жалеть? (Пауза.) Вы успешный человек.

Есенин: Много ты знаешь…

Сажин: Вас ждет большая любовь.

Есенин: А, может быть, ну ее к чертовой матери, эту большую любовь?

Сажин: Любовь, дорогой Сергей Александрович - это судьба. А судьбами я, увы, не распоряжаюсь. (Пауза.) Знаете, когда умирал Феллини…

Есенин: Кто?

Сажин: Один режиссер, великий режиссер… так вот, не задолго до смерти, его большой друг застал его плачущим. И вот Мастер сказал ему, - Я плачу не оттого, что заканчивается мой земной путь. Я плачу потому, что уже никогда не смогу влюбиться.


Есенин: Да. (Пауза.) Наверное. (Пауза.) Что-то в этом есть. (Пауза.) А знаешь, у меня полгода уже не было женщины. (Улыбается.) Забавно?

Сажин: Забавно. (Пауза.) Не похоже на вас.

Есенин: Совсем ты меня не знаешь, Петр Фадеевич. Делаешь вид, что знаешь все, а на самом деле - пшик один. Ты, Петр Фадеевич - не иллюзионист и не архивариус. Знаешь кто ты? Шулер. Точно, шулер. Уж я вашего брата много на своем веку перевидал.


Сажин: Ну, что же, к столу? У меня бублики свежайшие.

Есенин: Давай в карты играть? На мои письма.


Сажин: Ну, что же, к столу? У меня бублики свежайшие.

Есенин: Не хочешь? Сам меня боишься?


Сажин: Ну, что же, к столу?

Есенин: Веревочку к пальцу привяжу, чтобы не забыть спросонья, не пойду к Дункан и дело с концом! Не хочу знать ее! Ну и что, знаменитость, а я и сам знаменитость!

Сажин: Бублики - загляденье!


Есенин: Не хочу твоих бубликов. Сухость. Очень пить хочется.

Сажин: Выходит, вы теперь почивать изволите, Сергей Александрович? И то правда, за стеной тихо.

Есенин: Черта с два почиваю! В "Стойле Пегаса" на Тверской. Пьян мертвецки. (Озирается) Мариенгоф сбежал куда-то.

Сажин: Надо бы вам пить поменьше.

Есенин: И ты туда же? Уж от тебя-то подобные речи чудно слышать. Тебе бы радоваться надо.

Сажин: Почему же это?

Есенин: Ты по определению первый должен ждать моего часа.


Сажин: (Обижен.) Час определен. Что же его ждать?

Есенин: (Хитро улыбаясь) А вдруг, ошибочка вышла? Разве не бывает так?

Сажин: Побойтесь Бога, Сергей Александрович. Мы любим вас.

Есенин: Кто это - вы?

Сажин: Свидетели таланта.

Есенин: Какие гадости ты говоришь? Как будто чужой человек. "Свидетели таланта", фу, какая казенщина! А ты ведь не чужой, ты близкий, пожалуй, самый близкий мне человек.


Сажин: Постойте, постойте, а как же чай?

Есенин: Не хочется чаю. В себя пришел. Кажется, слышу голос Мариенгофа. Спасибо за угощение. Спешу. Спешу жить, дорогой Петр Фадеевич!


Сажин: Да что же это, если бы я знал и затеваться не стал бы…


Есенин: А она - красивая?

Сажин: Кто?

Есенин: Дункан эта?

Сажин: Очень.


Есенин: Помнишь, у Стриндберга: самый одинокий - самый могущественный!


Есенин: Впрочем, это, увы - не про меня. Я, к сожалению, публичный человек. Но, еще не вечер. Мы это исправим, Сажин, непременно исправим.


Есенин: А знаешь, Петр Фадеевич, я ведь обману. (Пауза.) Возьму, да и не умру. (Пауза.) Вот ни с кем такого еще не случалось, а со мной случится. (Переходит на шепот.) Я это чувствую. (Играет свинцовым голосом, подняв палец вверх.) Это знание мне свыше дано! То-то брат! (Возвращается к обыденной интонации.) Делай выводы. Съезжай, пока не поздно. Поэтов в Москве много. Ну, таких, как я - нет, конечно. Однако встречаются и неплохие. (Смеется.)

	На столе самовар.
	Сажин пьет чай с бубликами.
	Раздается телефонный звонок.
	Сажин берет трубку.

Сажин: Кто? (Пауза.) Нет, нет, только не Дункан! Кто угодно, только не она! (Пауза.) Исключено! (Пауза.) Да нельзя с ней летать! Это - самоубийство! С ней всегда что-нибудь случается! (Пауза.) Не полечу и все, что хотите со мной делайте! (Кладет трубку.) Еще не хватало, Дункан! (Пауза.) Когда бы я ничего не знал про нее?


Дункан: Что вы делаете?


Сажин: Простите?

Дункан: Что вы делаете?!

Сажин: Пью чай. С бубликами. (Пауза.) Простите. (Пауза.) Присаживайтесь поближе. Хотите чаю?

Дункан: Что вы делаете?

Сажин: Да я же ответил вам.


Дункан: Сколько теперь времени?

Сажин: (Извлекает карманные часы, смотрит на них.) Без пятнадцати одиннадцать.

Дункан: А во сколько наш рейс? (Пауза.) А наш рейс в половину одиннадцатого. (Пауза.) В десять тридцать. (Пауза.) Вы что, не намерены лететь?

Сажин: (Улыбается) Ах, вот вы о чем? Нет, видите ли, я…

Дункан: Болен?

Сажин: Да, пожалуй.

Дункан: Отговорка.

Сажин: Вертиго. Не понимаю, где я, кто я?! Где верх - где низ…

Дункан: А знаете вы, кто я?


Сажин: Королева?

Дункан: В каком-то смысле королева.

Сажин: А здесь требуется уточнение. Видите ли, "королева" и "в каком-то смысле королева", согласитесь - понятия различные.

Дункан: Да какая вам разница?


Сажин: В сущности, никакой.

Дункан: В чем же дело?


Сажин: Вам нужен другой пилот.

Дункан: Вы вполне устраиваете меня.

Сажин: Откуда вам знать?

Дункан: Я танцовщица, и умею чувствовать людей.

Сажин: Ах, так вы танцовщица?

Дункан: Да.

Сажин: А говорили - королева.


Дункан: Я не говорила "королева", я не… да, но я королева. Да знаете вы, кто я?

Сажин: Знаю.


Дункан: Кто?

Сажин: Айседора Дункан.


Дункан: Ну и?

Сажин: Я не полечу с вами.


Дункан: Почему?

Сажин: Не имею права рисковать вами. Я притягиваю несчастья.

Дункан: Притягиваете несчастья?

Сажин: Да, так уж сложилось.


Дункан: Но как же вы притягиваете несчастья, когда вы живы до сих пор? Если бы вы притягивали несчастья, вы бы давно уже разбились?

Сажин: Разбиться - это не самое большое несчастье.

Дункан: Боже мой, что вы такое говорите? Что же может быть хуже?

Сажин: Страх разбиться. Страх самое большое несчастье, поверьте мне. Вы не думали об этом?

Дункан: Не знаю, нет. (Пауза.) Я, летчик, потеряла двух своих детей в автомобильной катастрофе, и мне кажется, страшнее ничего не может быть.


Сажин: Простите.

Дункан: Впрочем, над вашим вопросом следует хорошенько подумать.

Сажин: Непременно подумайте. Ведь вы, насколько я знаю, собрались в Россию?


Дункан: Кто вы?

Сажин: Я? Сажин Петр Фадеевич. По-английски нечто созвучное с Black. (Многозначительно смотрит на Дункан.) Ну? Что? (Пауза.) Теперь вам все понятно?

Дункан: Ничего мне не понятно. (Пауза.) А что должно быть мне понятно? (Пауза.) Что-то особенное? (Пауза.) Вы превратились в знак вопроса на моих глазах. (Пауза.) Судя по вашему многозначительному виду, это должно произвести на меня впечатление. (Пауза.) Ну что? Что? Фамилия? У нас, например, достаточно Black, очень много Black, каждый третий Black. И если бы каждый третий притягивал несчастья, мы бы уже давно были на дне. Как Атлантида.


Сажин: Да, остается здесь. Что за вопросы? Неужели вы сами не знаете? Вы же сами оформляли для нее паспорт! (Прикрыв трубку рукой, полушепотом.) Распаковывайте чемоданы. Сейчас будем чай пить. С бубликами. (Отняв руку от трубки.) Зачем вы все это читаете, я все знаю, знаю кто, знаю о детях, все знаю! Хорошо! Хорошо!


Дункан: Что с вами?

Сажин: Что?

Дункан: Вы сделались бледным, мистер Black.

Сажин: Что?

Дункан: Вам плохо?

Сажин: Ничего страшного. Это у меня после контузии, сейчас пройдет. (Пауза.) Ну что, не передумали вы лететь?

Дункан: Куда лететь?

Сажин: В Кенигсберг. Кажется, вам было нужно в Кенигсберг?

Дункан: Нет, нет, я передумала. Вы убедили меня.


Сажин: Но у вас уже куплен билет.

Дункан: Это - ничего. Я могу себе позволить.


Сажин: Уверены?

Дункан: (Распаковывает чемоданы.) Да, да, все в порядке.

Сажин: (Рукой останавливает ее.) Подумайте.

Дункан: (Освободившись от руки Сажина.) Да что же думать? Я уже все решила.


Сажин: (Улыбаясь как-то неестественно.) Ну что же, добро пожаловать в Россию.

Дункан: (Распаковывает чемоданы.) А, да, благодарю вас.


Сажин: Кто это?

Дункан: Мои дети.


Сажин: Да, но вы сказали…

Дункан: Ах, нет, не те, это другие дети.


Дункан: Это - русские дети. Я буду учить их танцу. (Обращаясь к пупсам.) Дети, я собираюсь учить вас танцам: вы будете танцевать, когда захотите, те, танцы, которые подскажет вам ваше желание. Я просто хочу научить вас летать как птицы, гнуться как юные деревца под ветром, радоваться, как радуется майское утро, бабочка, лягушонок в росе, дышать свободно, как облака, прыгать легко и бесшумно, как серая кошка… переведите.

Сажин: Детки. Товарищ Изидора вовсе не собирается обучать вас танцам, потому что танцульки являются пережитком гниющей Европы. Товарищ Изидора научит вас махать руками, как птицы, ластиться, вроде кошки, прыгать полягушиному, то есть, в общем и целом, подражать жестикуляции зверей.


Дункан: (Улыбается.) Что вы сказали им?

Сажин: Перевел ваши слова.

Дункан: Но почему они не радуются? Почему они молчат?

Сажин: Так это же куклы. Разве вы не видите?

Дункан: Куклы?

Сажин: А вы присмотритесь хорошенько.

Дункан: Верно, куклы. Ах, как это грустно, мистер Black.

Сажин: Нет, нет, ничего, вы привыкните. К этому легко привыкнуть. Очень скоро вы не станете обращать на это внимание. (Пауза.) Не передумали лететь в Кенигсберг? (Пауза.) Ну что, раз уж вы решили остаться, пойду подогревать самовар. Чай уже остыл.





Входит Сажин.
Застывает в дверях.
Заворожено смотрит на Дункан.

Дункан: Что-то, мистер Black, у меня ничего не выходит. Почему?

Сажин: Что вы делаете?

Дункан: Пытаюсь танцевать.

Сажин: Для кого?

Дункан: Для детей.

Сажин: Боже мой, да вы сама еще большой ребенок.

Дункан: Что вы говорите? По балетным понятиям я уже старуха. Меня за глаза так и называют старухой, я знаю.


Дункан: Да, вы правы, восторгаюсь любыми звуками как ребенок. Мне кажется, танцевать можно под любую музыку. Вы не видели, как я танцую под "Интернационал"? Я не с того начала. По случаю нужно что-нибудь кукольное. Веселое. Дайте канкан, маэстро!


Дункан: Любви нет.

Сажин: Нет, нет, все прекрасно.


Дункан: Сережа был здесь?


Сажин: (Ставит самовар на стол.) Нет, нет, никого не было.

Дункан: Ну как же, я слышу его запах.


Сажин: Он не должен знать, что вы бываете у меня.

Дункан: Да, да, не беспокойтесь. Нет никаких причин для беспокойства. Да мы с ним еще и не знакомы.


Сажин: Он все чувствует. (Пауза.) Точнее, знает.

Дункан: Да? Да? Он такой? Такой же, как и я, такой же, как и я. Я его люблю. Знаете как я люблю его, хотя и не видела ни разу?


Сажин: Я всегда восхищался женщинами. Удивительное сочетание смелости и обреченности.

Дункан: Обреченность? О какой обреченности вы говорите?! Любовь, большая любовь!

Сажин: Наивный ребенок.

Дункан: Большая любовь! Я жду ее. (Пауза.) Мне представляется, или он действительно хорош собой?

Сажин: Хорош, очень хорош. (Пауза.) Королевич. (Пауза.) Иногда.

Дункан: Что такое королевич?

Сажин: Принц.

Дункан: Манеры?

Сажин: Да нет, какие там манеры? Простой деревенский паренек. А внешность принца.

Дункан: Принцы часто бывают нехороши собой. Знаете, мистер Black, я встречалась со многими…

Сажин: Будете чай?

Дункан: Нет, спасибо. (Пауза.) А у вас нет вина?

Сажин: Вина не держу. (Пауза.) Ему нельзя.

Дункан: Он часто бывает у вас?

Сажин: В последнее время.

Дункан: Он много пьет?

Сажин: По-разному. Но лучше не дразнить.


Дункан: А у вас нет его фото?

Сажин: Нет.

Дункан: Почему?

Сажин: Он собирается жить вечно.


Дункан: Он говорил вам об этом?

Сажин: Да.


Дункан: А как он говорил об этом?

Сажин: Как говорил? Да так и говорил. Говорил, что у него предчувствие.

Дункан: Правда?

Сажин: Зачем же мне придумывать?


Сажин: А почему это вас так заинтересовало?

Дункан: Нет, нет, просто я… просто подобная мысль являлась и мне… эта мысль часто посещает меня. (Пауза.) Мне… только не смейтесь… мне тоже кажется, что я буду жить всегда.

Сажин: (Пьет чай.) Я знаю.

Дункан: Знаете? Откуда?

Сажин: Вы танцуете так же, что и десять, и двадцать лет назад.

Дункан: Нет, нет, совсем не так. Я сделалась толстой, тяжелой. Я это знаю. Но! Но, но, но… Как видите, я не могу не танцевать. (Пауза.) Пока, как будто не смеются. (Пауза.) А, может быть, смеются, но я не вижу?

Сажин: Не смеются.

Дункан: Надеюсь.

Сажин: Восхищаются вами.

Дункан: Вот, видите, старухой называют.

Сажин: Никто не называет вас старухой.

Дункан: А вы? Вам нравится?

Сажин: Очень.


Есенин: Где она, Сажин, где она?!


Сажин: (Выталкивая Есенина из комнаты.) Нет, нет, Сергей Александрович, ко мне нельзя, у меня… у меня, знаете ли, дети.

Есенин: (Уже за дверьми.) Какие дети, Сажин? Какие у тебя могут быть дети?

Сажин: Дети, много детей, Сергей Александрович. Вам нельзя здесь пока.

Есенин: Да какие еще дети? Что ты накручиваешь, Сажин?..






Сажин: Он не уйдет. Теперь ни за что не уйдет.


Дункан: Где он?

Сажин: Он знает, что вы здесь.


Дункан: Где он?

Сажин: Стоит у дверей.


Дункан: (Игриво.) Что же, вы его прогнали?

Сажин: (Опускается на диван.) Не то, чтобы прогнал. Просто я, оказывается, еще не готов к вашей встрече.

Дункан: Почему?

Сажин: Ума не приложу.


Дункан: Почему?

Сажин: Видите ли… как бы это лучше объяснить… вот теперь тот момент, когда еще ничего не произошло. (Пауза.) Не знаю, как лучше сказать.


Дункан: (Улыбается, присаживается к Сажину.) Вы… вы сами… увлеклись мной?

Сажин: Нет, нет, что вы, нет.

Дункан: (Смеется и хлопает в ладоши.) Вы сами увлеклись мной, мистер Black! (Укладывает голову на плечо Сажину, поглаживает его колено.) Это - ничего, это совсем неплохо. Такое уже происходило с мужчинами, уверяю вас. Не смущайтесь. Вы - русские так склонны смущаться. В этом нет ничего дурного. Я знаю, что всегда нравилась мужчинам. И теперь нравлюсь.

Сажин: (Отстраняется.) Да нет же, не то, не то вы говорите.

Дункан: О, я все поняла. Боже мой, как же я сразу не догадалась? Вас не интересуют женщины? (Пауза.) Вы как Оскар Уайлд? Вы знаете, он даже сидел в тюрьме…

Сажин: (Растерянно и встревожено.) Да о чем, о чем вы говорите? Не то все, не то.

Дункан: Совсем другое?

Сажин: Совсем другое.

Дункан: (Скороговоркой.) Но это - ничего. Я вам расскажу сейчас. У меня был роман с Андре Бонэ. Вы знаете такого писателя Андрэ Боне? О, это - замечательный человек. Энциклопедические знания. Знаете, он близорук, он толстый, в нем ничего от такого мужчины, чтобы девушка могла влюбиться. Ровным счетом, ничего. Кроме того, что он толстый и близорук. Но это, согласитесь не мало для великого писателя, а он - великий писатель, уж вы поверьте мне. Вам незнакомо это имя? Ну, так вот. Однажды я пригласила его к себе. Я сгорала от любви! Я уже находилась при смерти от любви. Я пригласила его к себе. Выпроводила домашних, еще днем купила шампанского. Расставила цветы, достала два фужера, надела прозрачную тунику, вплела в волосы розу. Я танцевала перед ним. (Переходит на шепот.) Без ничего. Совершенно голой. Я находилась при смерти от любви. Впрочем, я уже говорила вам. Но он сбежал. Он испугался и сбежал. Он был как Оскар Уайлд. Я позже узнала это. Гомосексуалист. Оскар Уайлд был гомосексуалистом. Он даже в тюрьме сидел. (Пауза.) Он испугался меня, этот Андре Бонэ. (Пауза.) А я испугалась Родена. Роден хотел меня соблазнить, а я испугалась. Вы знаете Родена? Все знают Родена. (Пауза.) Я боюсь вашего королевича. (Пауза.) Я боюсь его. Вы слышите меня, Сажин?


Сажин: (Приходит в себя.) Ничего. Все будет хорошо. Просто мне думалось, что ваша встреча произойдет где-нибудь в другом месте.

Дункан: В другом месте плохо. У вас хорошо, Сажин. Я уже привыкла. Я буду у вас жить.

Сажин: Упаси Бог.

Дункан: Вот и детки мои молчат. Если бы им не понравилось здесь, они бы заплакали. (Неожиданно очень всерьез.) А знаете что, я боюсь, Сажин.

Сажин: (Поднимается.) Так. Бояться ничего не надо. Сейчас мы все устроим.


Есенин: Где она, Сажин, где?

Сажин: Исчезните! Я же просил подождать!


Дункан: Это он?

Сажин: Он.


Дункан: Он меня не видел?

Сажин: Нет.


Дункан: Я боюсь его, Сажин.

Сажин: Да оставьте вы это свое "боюсь".


Дункан: Что же нам делать? (Пауза.) Может быть, мне танцевать. Он войдет, увидит мой танец и влюбится. Он непременно и сразу же влюбится. Вы знаете, как я танцую? Ах, да, вы же видели, как я танцую. Я совсем не танцую, у меня ничего не получается. (Пауза.) Нет любви - нет танца. (Пауза.) Что вы молчите, Сажин, ходите и молчите, ходите и молчите? Почему вы не скажете ничего Айседоре?


Сажин: Уберите этих кукол!

Дункан: Да, да, вы правы, конечно. (Принимается спешно рассовывать кукол по чемоданам.) Кукол нужно убрать. Кукол нужно убрать. Он войдет, увидит их, подумает, - Ах, сколько у Айседоры детей. А у нее совсем нет детей. Я уже рассказывала вам…


Сажин: (Берет трубку.) Да, да! (Пауза.) Почему ко мне?! (Пауза.) Откуда мне знать? Знаю, что в Москве! Знаю, что давно в Москве! (Пауза.) Мне хватает работы с письмами. (Пауза.) С письмами! (Пауза. Интонация меняется.) Хорошо. (Пауза.) Простите. (Пауза.) Насколько я знаю они теперь у Якулова в мастерской. (Пауза.) Да. (Пауза.) попробуйте.


Сажин: (Обращаясь к Дункан.) Ну, что?

Дункан: (Сидит на запакованных чемоданах.) Что? Они пошли спать.

Сажин: Кто?

Дункан: Дети. У них режим. Чтобы хорошо танцевать, нужен режим.


Есенин: Где же она?

Сажин: Сергей Александрович, это - первая встреча, я просил вас переодеться.


Сажин: Давайтека уберем эти чемоданы с глаз долой.


Сажин: Вы уже давно приехали.

Дункан: Я давно приехала?

Сажин: Да, вы уже неделю в Москве.

Дункан: Уже неделю? Я ничего не видела! Боже мой, я не видела Москвы!

Сажин: Вы еще не пришли в себя.

Дункан: Да, да, конечно, столько впечатлений в пути! Знаете, я даже поругалась с одним летчиком. Он не хотел меня везти. Он говорил, что если мы полетим, обязательно случится какое-нибудь несчастье. Наверное, он думал, что мы разобьемся.

Сажин: Вы все путаете.

Дункан: Да?

Сажин: Да, это - совсем другая история.

Дункан: Что-то голова кружится. (Пауза.) Что-то я волнуюсь, сама не знаю почему. (Пауза.) Я давно не волновалась так.


Сажин: Ну вот, теперь надо успокоиться.

Дункан: Я не могу. Я не могу успокоиться. Я боюсь.

Сажин: Ложитесь на диван. (Пауза.) Ложитесь на диван.

Дункан: Как?

Сажин: Как вам удобно. Как будто вы уже давно привыкли к этому дивану…

Дункан: Я привыкну, я обязательно привыкну к нему…

Сажин: Вы любите отдохнуть на этом диване, лежа на нем, вы принимаете гостей…

Дункан: Да, да, люблю гостей…

Сажин: Поэтов, художников…

Дункан: Да, да, люблю поэтов, художников…


Сажин: (Помогает Дункан принять вальяжную позу.) Эта рука - вот так. Эта - вот так. Ноги скрестите. Расслабьтесь. Можно рукой слегка подпереть голову. Вот так.

Дункан: Что вы меня учите? Как будто я не танцовщица. Вы бы так сразу и сказали, - Нужно принять царственную позу.

Сажин: Это - царственная поза?

Дункан: Это - царственная поза. Мне нужен мой мундштук. Подайте мой мундштук. Он там, у кресла в сумочке.

Сажин: Не стану же я забираться в вашу сумочку?

Дункан: Станете. И непременно. Иначе я забуду, как держать руки.


Сажин: Вот - очень хорошо. Вы отдыхаете. Пьете чай. Сейчас я подам вам чай.

Дункан: (Выпуская кольца дыма.) В таких случаях пьют вино.


Сажин: Черт с вами! Сейчас я подам вам вино.

Дункан: Лучше шампанское.

Сажин: Хорошо, хорошо.


Дункан: (Мгновенно осушает бокал.) Еще.


Дункан: (Выпивает и эту порцию.) Еще.

Сажин: (Вновь наполняет бокал.) Думаете, для подлинного шарма одной бутылки будет не достаточно?

Дункан: Вам жалко?

Сажин: Нет, нет, что вы?

Дункан: Я весь вечер просила вас о шампанском.


Сажин: Пожалуйста, Сергей Александрович, вот сюда. (Указывает ему место на полу, подле Дункан.)


Сажин: Чуть левее.


Есенин: Так хорошо?

Сажин: Да, пожалуй.

Есенин: А шампанского ты мне не нальешь?


Дункан: (Окунает руку в кудри Есенина.) Solotaia golova. (Целует его голову.) Anguel! (Целует еще.) Tschort!


Есенин: (Вслед Сажину.) Ты что, Сажин, ты куда? Что я буду делать без тебя?

Дункан: (Коверкая слова, пытается имитировать голос Есенина.) Chto ia budu delat bes tebia?

Есенин: Ты что же, совсем не говоришь по-русски, кукла?

Дункан: Sovsem ne govorish, Solotaia golova.







Есенин: Ушел. (Пауза.) Сажин ушел. (Пауза.) Оставил нас вдвоем. (Пауза.) По всей видимости, он полагает, что дело сделано. Судьба наша решена и теперь его присутствие вовсе не обязательно. (Пауза.) А то, что я не черта не знаю по - английски, и представления не имею о том, каким образом мне объясняться с тобой, Айседора (При упоминании своего имени Дункан улыбается.) его не занимает. У нашего черного иллюзиониста есть более неотложные дела, куда более значительные и неотложные дела. (Смотрит на Дункан.) Ну, и что же нам делать теперь?

Дункан: Tschort!


Есенин: Кукла, чистая кукла, как есть кукла. (Пауза.) А не делаешь ли ты вид, что ничего не понимаешь? Как же ты собиралась учить русских детишек?

Дункан: Anguel!


Есенин: Нет, нет, она ничего не понимает. (Пауза.) Однако, какие синие глаза! Какие глаза, и какая в них доверчивость! (Пауза.) Доверчивость или глупость? Что там у тебя внутри, кукла?

Дункан: Tschort!


Есенин: Хотя, если вдуматься, этих четырех слов вполне достаточно, чтобы объясниться. Теперь этого вполне достаточно. Нынче многие и этих - то слов уже не знают. Кроме "черта", пожалуй. (Пауза.) Какова же ты была в молодости? (Пауза.) У тебя наверняка было множество кавалеров. Сколько сердец ты разбила, когда и теперь ты еще способна волновать? (Пауза.) А сколько же лет повисло между нами? (Пауза.) Дух захватывает. (Пауза.) Да только ли от этой пропасти в летах? Дункан, Айседора Дункан, с ума сойти! (Пауза.) И Есенин. (Пауза.) И Есенин. Дункан и Есенин! (Пауза.) Да. Звучит. (Дункан тянется и целует Есенина в губы.) Да отстань ты! Прости, прости, это я от неожиданности. А, все равно не понимаешь. (Пауза.) Впрочем, понимаешь. Все понимаешь! Когда хотят отстраниться, отстраняются не так. (Пауза.) Что будет, что будет, что будет?


Есенин: Смотрика. "… я боюсь только одного: как бы тебя не выдали замуж. Приглянешься кому-нибудь и сама… не прочь - и согласишься. Но я только предполагаю, а еще хорошо - то не знаю. Ведь, Маня, милая Маня, слишком мало мы видели друг друга. Почему ты не открылась мне тогда, когда плакала? Ведь я был такой чистый тогда, что и не подозревал в тебе этого чувства…" (Пауза.) Ах, негодяй! Да это же мои письма Мане Бальзамовой, подлинные письма, отправленные письма!

Дункан: Pisma.

Есенин: Верно. Верно говоришь, кукла. (Берет следующий листок, читает.) "…Ты называешь меня ребенком, но - увы - я уже не такой ребенок, как ты думаешь, ме-ня жизнь достаточно пощелкала, особенно за этот год…" (Пауза.) Ах, негодяй!

Дункан: Я именно таким себе и представляла вас. Вот именно таким. Я таких красивых королевичей не видела. Правда, правда. Какой же вы деревенский паренек? Нет, вы совсем не деревенский паренек. Вы - принц, вы настоящий принц. Я даже не могу поверить в то, что вы живой. (Пауза.) Вот видите, мне нравится трогать вашу голову? (Пауза.) Я трогаю ее, потому что не верю, что вы - настоящий. Мне кажется, если я закрою глаза и несколько минут останусь так с закрытыми глазами, вы исчезнете, растворитесь, разлетитесь на тысячу золотых звезд. (Пауза.) Открою глаза, а вас уже нет. (Пауза.) Только звезды. Вот почему мне так нравится трогать ваши волосы. (Прикасается к кудрям Есенина и закрывает глаза.)

Есенин: Что, что ты говоришь? Я ничего не понимаю.

Дункан: (Открывает глаза.) Ты здесь? Ты не исчез? (Пауза.) Ты со мной, Solo-taia golova. (Пауза.) А знаешь ты, что я теперь никуда тебя не отпущу от себя, Solotaia golova. Мы всегда, всегда будем вместе. (Пауза.) Семнадцать лет разницы, я старуха, я все понимаю, но это выше моих сил и я никому не отдам тебя, слышишь ты меня? Никому! (Пауза.)


Дункан: (Обращаясь к себе.) Только не плакать. Нельзя плакать. (Отнимает руки от лица.) Ни в коем случае нельзя плакать. Нельзя испугать, смутить. (Пауза.) Господи, я не верю тому, что происходит! (Пауза.) Боже мой, какие сомнения?! Какие могут быть сомнения?! (Пауза.) Но возможно ли было представить себе такое?! (Пауза.) А знаешь, Solotaia golova…

Есенин: Ничего не понимаю…

Дункан: …знаешь, за семь лет, за семь лет до моей поездки сюда, в Россию (При упоминании России Есенин улыбается.) одна женщина предсказала мне эту поездку и любовь, большую любовь. (Пауза.) И знаешь что, Сережа (Есенин улыбается.) я не поверила ей. (Пауза.) Я много рассказывала об этом друзьям, и вместе мы смеялись. (Пауза.) Сережа. (Пауза.) Сережа. (Пауза.) Сережа. Сережа. Сережа.

Есенин: Россия. Знаешь ты, что такое Россия? Куда занесло тебя, Айседора Дункан?

Дункан: Rossia.

Есенин: (Пытается жестикулировать и говорить предельно медленно, будто слова незнакомого языка, благодаря этому станут понятными Дункан.) Здесь не смотрят под ноги. Здесь нельзя смотреть под ноги. Я не смотрю под ноги. Я поднимаю голову. И разглядываю небо. И вот что я вижу…

Дункан: Vishu.

Есенин: И вот что я вижу. Небо. Большое небо. Огромное. Много больше всего, что находится на земле. Много больше нас с тобой. Много больше самой земли. Понимаешь?

Дункан: Vishu.

Есенин: Там, на небе - подлинная жизнь. Все мы здесь временно. Здесь мы перебиваемся. Понимаешь? Перебиваемся.

Дункан: Perebivaemsa.

Есенин: Никогда не будет здесь, чтобы все было хорошо. Вот так, чтобы все было совсем хорошо - здесь никогда не будет. Что-нибудь будет мешать счастью. Что-нибудь или кто-нибудь непременно будет мешать. Много крови и слез. Слишком много крови и слез. Земля - это кровь и слезы. А там, в небе, этого нет. Небо - это наши бессмертные души. Твоя, моя, наши светлые души. Вот это - небо. И небо ждет нас, Айседора Дункан. Понимаешь?

Дункан: Сережа.


Есенин: Но ты не печалься. Все будет хорошо. Здесь много интересного. Прекрасные дети. У всех, без исключения синие глаза. Как у тебя и у меня.

Дункан: Deti? О, да, здесь прекрасные дети. Они понимают меня. Все - все понимают. Потому что танец - это язык, главный язык на земле. А я научу тебя танцевать. Хочешь, я научу тебя танцевать? (Пауза.) Ты умеешь танцевать? (Пауза.) Я повезу русских детей в Европу, в Америку. Весь мир должен увидеть, как танцуют русские дети. Айседорины дети.


Есенин: Вот что! Теперь мы напьемся! Мы с тобой отправляемся пьянствовать, блистательная Айседора Дункан?!

Дункан: Da, da, da!


Дункан: Da, da, da!

Есенин: Вот еще слово. Все больше и больше слов. А что, Айседора, так ты и русский освоишь.

Дункан: Да, да, да! А хочешь, я буду танцевать для тебя? Ты видел, как я танцую?

Есенин: А знаешь что, кажется мне легко с тобой, кажется мне совсем не трудно с тобой.

Дункан: Ты непременно должен увидеть, как я танцую, и все твои друзья должны увидеть, как я танцую. Они будут завидовать тебе. Все твои друзья! Хочешь, я буду танцевать тебе прямо сейчас?


Есенин: Это - водка!

Дункан: О, vodka, это очень крепко!

Есенин: Водка, верно! Водка - это самый лучший напиток. Это - русский напиток.

Дункан: Vodka.

Есенин: Верно, водка. Давай выпьем на брудершафт.

Дункан: Davai brudershaft.


Есенин: Вот еще животные. Лошади, коровы, собаки. С ними я всегда, с самого детства дружил. Крестьяне животных совсем не понимают. Как они грубы и жестоки с ними! Ужас! А я их всегда любил и жалел. В десять лет я еще ни с одной девушкой не целовался, не знал, что такое любовь, и целуя коров в морду, просто дрожал от нежности и волнения. Ноздри мягкие и губы такие влажные, теплые, и глаза у них до чего красивые! И сейчас, когда женщина мне нравится, мне кажется, что у нее коровьи глаза. У тебя вот коровьи глаза, Айседора, знаешь ты об этом? Ничего ты не знаешь! Такие большие, бездумные, печальные. А водки мы непременно должны выпить еще. На брудершафт, Айседора, на брудершафт. Ты хорошо целуешься. Знаешь ты, что хорошо целуешься? Ничего ты не знаешь. На брудершафт!

Дункан: Davai brudershaft. Есенин и Айседора выпивают, целуются.

Есенин: Приедешь с праздника, бывало, кругом снега, а ночи черные - черные, кажется, конца и нет, и не будет… Заснешь как убитый. И вдруг… Проснешься среди ночи. Прислушаешься. Тишина такая… Кажется, ты один на всем свете… Нет, не один… Что-то дышит еще, что-то бродит под окнами, не оставляя следа; что - то живет в этой жути, но жизнью не нашей, чужой человеку. И вместе с тем и над всем этим что - то звенит, звенит, звенит…Вот, послушай:

	Девушка пела в церковном хоре
	О всех усталых в чужом краю,
	О всех кораблях, ушедших в море,
	О всех забывших радость Твою…

Есенин: Ну что же ты молчишь? Это русская поэзия. Тебе нравится?

Дункан: Это стихи. Это Сережины стихи.

Есенин: Нет, нет, это - не Сережины poems. No. Это - Блок. Это сам Блок. Но он любит мои стихи. Очень любит. (Пауза.) Блок. Слыхала? Это был первый поэт к которому я пришел. Прямо с вокзала. Как приехал, так прямо к нему и отправился. Ему очень понравилось. Не может быть, чтобы ты не слышала Блока! "Двенадцать", а? Великий поэт. (Пауза.) Он тоже никогда не умрет. (Пауза.) Не слыхала? Жаль. (Пауза.) все великие поэты здесь - в России. (Долгая пауза.) А вот тебе мои стихи.


Есенин: Нет, нет, это не танец! Стихи! Сейчас я буду читать тебе свои стихи. Сережины стихи. Ну, слушай:

	Мне осталась одна забава:
	Пальцы в рот - и весёлый свист.
	Прокатилась дурная слава,
	Что похабник я и скандалист.
	Ах, какая смешная потеря!
	Много в жизни смешных потерь.
	Стыдно мне, что я в бога верил.
	Горько мне, что не верю теперь.
	Золотые, далёкие дали!
	Всё сжигает житейская мреть.
	И похабничал я и скандалил
	Для того, чтобы ярче гореть.
	Дар поэта - ласкать и карябать,
	Роковая на нём печать.
	Розу белую с чёрною жабой
	Я хотел на земле повенчать.
	Пусть не сладились, пусть не сбылись
	Эти помыслы розовых дней.
	Но коль черти в душе гнездились -
	Значит, ангелы жили в ней.
	Вот за это веселие мути,
	Отправляясь с ней в край иной,
	Я хочу при последней минуте
	Попросить тех, кто будет со мной, -
	Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
	За неверие в благодать -
	Положили меня в русской рубашке
	Под иконами умирать.

Дункан: Знаешь, я тоже очень и очень несчастна…

Есенин: Сейчас, минуточку. Потерпи. Помолчи пока.


Дункан: Я знаю, что тебе плохо, Сережа. Но я не могу понять, почему?

Есенин: (Приходит в себя, улыбается.) Ну, что? Понравились тебе мои стихи?

Дункан: Конечно, я ничего не знаю о тебе. Наверное, ты уже многое пережил, хотя так молод. Ты еще так молод, Сережа.

Есенин: (Берет руки Дункан в свом руки.) А знаешь, что, Айседора…

Дункан: У тебя все впереди.

Есенин: Ты, конечно, прости меня...

Дункан: Все впереди.

Есенин: Я тебя, кажется, совсем не люблю.

Дункан: Я так люблю тебя.

Есенин: Я не люблю тебя. Пока не люблю. Прости.

Дункан: Бедный, бедный мальчик. Королевич.

Есенин: (Вытирает пальцем слезы Айседоры.) Ну, ну, не плачь. Напугалась? Напугалась, Айседора?

Дункан: (Улыбается.) Айседора.

Есенин: Да, Айседора!

Дункан: Я спасу тебя, Сережа!

Есенин: Меня уже никто не сможет спасти.

Дункан: А я спасу тебя!

Есенин: Увы, на Руси судьба поэтов предрешена еще при рождении.

Дункан: Мы уедем в Америку.

Есенин: Хотелось бы краем глаза взглянуть на вашу хваленую Америку.

Дункан: Твои стихи должны услышать в Америке. Мы поедем в Европу, Америку. Сол Юрок договорится. Сол решает проблемы. Сол сделает нам гастроли. Ты слышал о Солее Юроке?

Есенин: (Закрывает уши.) Звон, какой-то звон в ушах. Ничего не слышу. Что это?

Дункан: Я буду танцевать, ты будешь читать стихи.

Есенин: Вертиго проклятое. Это у меня от Сажина.

Дункан: Я буду любить тебя.

Есенин: Сажин, где ты, черт?! Ты знаешь, что нужно делать!

Дункан: Айседора знает, что нужно делать.

Есенин: Как будто тысяча балалаек.

Дункан: Успокойся, Сережа!

Есенин: Сажин! Сажин! Сажин!






Дункан: Сколько теперь времени?

Есенин: Сажин, я что, провел у тебя целую ночь?


Дункан: (Смеется.) Зачем я спрашиваю о времени? Теперь время не имеет для меня ровным счетом никакого значения.

Есенин: А почему ты, собственно, молчишь, Сажин?


Дункан: Доброе утро, anguel.

Есенин: Вообще-то знаешь, Сажин, по большому счету, молчать должен я. (Пауза.) Молчать и поджимать губы. А лучше всего сразу с утра, не дожидаясь урочного часа набить тебе морду.

Дункан: Доброе утро, Сажин.


Есенин: Я здесь случайно, совершенно случайно поднял с пола пару неотправленных писем, и знаешь, что выяснилось, Сажин? (Пауза.) Здесь отправленные письма. И мне ужасно хочется, чтобы ты объяснил мне, как они попали к тебе?


Дункан: А знаешь, Сережа, мне приснилось небо, о котором ты мне говорил. Да, это действительно огромное небо, но, знаешь, Сережа, ты меня прости, конечно, точно такое же небо я наблюдала в Америке. И вот, что я хотела рассказать тебе, - еще есть океан. Ты никогда не видел океан? Океан такой же огромный, как и небо. Я думаю, Сережа, в океане живут праздники. Наши праздники. Не могут же они исчезать без следа, когда заканчиваются. Я думаю, они прячутся в океане, там, где яхты и киты. Знаешь, стоит посмотреть на океан и на душе появляется такое волнение…

Есенин: Что же ты молчишь, Сажин?


Есенин: А знаешь, Сажин, мне сегодня приснилась голова товарища Троцкого.

Дункан: O, tovarish Trockij!

Есенин: И, как я вижу, неспроста. Проснулся, а у меня из-под носа уводят вино и закуску. Обыкновенно по утрам накрывают стол, а у нас получается все наоборот. Зачем же ты все прячешь, черный человек? Ты все же решился приблизить нашу кончину?


Есенин: Я вижу, ты, все-таки решился предложить мне партейку? Естество шулера взяло верх над совестливостью?

Дункан: О, вы любите пасьянс?




Есенин: (Берет в руки одну из карт.) А вот за такие шутки, товарищ Сажин вас могут пригласить в ЧК. Взгляника, Айседора, карты с изображением вождей.

Дункан: (Рассматривает предложенную Есениным карту.) Tovarish Lunachar-skij!

Есенин: Да, да, товарищ Луначарский. Товарищ Сажин провоцирует нас. То-то мне снилась голова Троцкого.

Дункан: Товарищ Луначарский очень любит балет. Не обязательно классический. Товарищ Луначарский очень прогрессивный человек, он любит всякий балет. Он любит Айседору. Он обещал предоставить ей и ее детям прекрасное помещение. Самое лучшее помещение в Москве. А хочешь, Сережа посмотреть на моих детей?

Есенин: Он не хочет нас кормить. Он не хочет с нами говорить. Пойдем, Айседора, полежим еще часик. А потом отправимся в твою Америку. Здесь становится страшно. Сдается мне, товарищ Сажин затеял какую-то дьявольскую игру. Есенин берет за руку Айседору, увлекает ее на диван, целует.

Есенин: Доброе утро, кукла. (Поцелуй.) Хорошо ли ты спала? (Поцелуй.) Что тебе снилось? (Поцелуй.) Я научу тебя говорить. (Поцелуй.) А на черта мне учить тебя говорить, когда нам и так хорошо? (Поцелуй.) Нам хорошо? (Поцелуй.) Нам хорошо? (Поцелуй.) Нам очень хорошо. (Поцелуй.) А знаешь, Сажин, я, пожалуй, женюсь на ней. (Поцелуй.) Пожалуй, она - единственный человек, кто любит меня по-настоящему. (Поцелуй.) Когда мы будем вместе, я брошу пить. Совсем. И - в Америку.

Сажин: Опасно.

Есенин: Что?

Сажин: Опасно живете, Сергей Александрович.

Есенин: Что это вдруг?

Сажин: Много людей. Очень много разных людей вокруг вас. Уже заметили. Уже остановились. Хотят рассмотреть поближе. Свои дела побросали, вы им теперь интересны.

Есенин: Тебе только шали цветной не хватает, да колец в уши. Прямо - цыганская гадалка.

Сажин: Поберечься бы надо. Круг сжимается. Пауза.

Есенин: Что ты каркаешь, что ты все каркаешь? Меня не посмеют тронуть.

Сажин: Посмеют.

Есенин: Что?

Сажин: Посмеют, еще как посмеют.


Есенин: Зачем ты спрятал водку?

Сажин: Вам действительно надобно остановиться, Сергей Александрович.

Есенин: Это решаю я сам.

Сажин: Вам надобно остановиться.

Есенин: Не твое собачье дело.


Сажин: Что же это за сон приснился вам, Сергей Александрович, позвольте полюбопытствовать?

Есенин: Какой сон?

Сажин: Да вы только что говорили, будто вам приснился необычный сон? Что-то о товарище Троцком?

Есенин: Ах, да! Жуткий сон! (Пауза.) Представь себе. Я в Париже. В одном из омерзительных кабаков. Из тех, знаешь, где цыганочка с ночи до утра и бывшие офицеры водку подают. (Пауза.) Сидим мы с Айседорой за огромным белым столом. От вина, блюд и хрусталя скатерти ломятся. А кругом все хари толстые, с крахмальными грудями, смотреть тошно. (Пауза.) Ну, так вот, просят меня читать стихи. Я уже пьян, натурально забираюсь на этот стол. Так я обычно делаю, когда намерен петь "Интернационал". А здесь - стихи. Впрочем, какая разница! Горячая волна находит, ты же знаешь, меня в такие минуты не удержать… Еще злость такая ко всему этому… ко всем этим…(Пауза.) Не помню что читаю, по-моему, что-то из "Пугачева". И так, знаешь, разошелся, что под ноги то и не смотрю. А на столе том стоит накрытое фарфоровым колпаком блюдо такое, ну ты знаешь, о чем я говорю…


Сажин: Такое блюдо?

Есенин: В точности такое. Такие в каждом доме есть. Я на него и внимания не обратил. Крышку задел, случайно, она и слетела. (Пауза.) Я под ноги глядь, а на блюде, представь себе, что бы ты мог подумать?.. Голова товарища Троцкого. Переложена укропчиком, петрушкой и множество огненно красных помидоров.


Сажин: Уже успел?

Есенин: Что?

Сажин: Рассказать кому-нибудь?

Есенин: Да нет, вот тебе первому рассказываю.


Сажин: Уверен?

Есенин: Да мне только что приснилось.


Сажин: А где ты теперь?

Есенин: Там же, в Париже. (Пауза.) "Hotel Grillon". (Пауза.) Почиваю сном младенца. (Пауза.) Отхожу от вчерашнего. (Пауза.) Айседора сбежала куда - то… погоди… нет, ванну принимает. (Пауза.) Здесь, при мне. (Пауза.) Голова кругом. Слушай, как ты со своим этим вертиго борешься?

Сажин: Зажмуриваюсь.

Есенин: Зажмуриваешься?

Сажин: Зажмуриваюсь.

Есенин: И все?

Сажин: Но вам это не поможет.

Есенин: Отчего же?

Сажин: Вы и так зажмурившись живете. Вам бы глаза открыть. Много удивительного обозначится.


Есенин: Это так. (Пауза.) Здесь ты прав. (Пауза.) Знаешь, я решил вчера - брошу пить. Непременно брошу. (Пауза.) Знаешь, они меня здесь "вторым Пушкиным" называют. (Пауза.) Скажи, может ли быть такое, или мне опять приснилось?


Сажин: Вы вчера с одной девушкой беседовали?

Есенин: Какая девушка? Не было никакой девушки.

Сажин: Журналисточка французская. Черненькая такая, носик вздернут. Маленькая, точно китаяночка.

Есенин: Да, да. Что-то припоминаю.

Сажин: И что же?

Есенин: Что за вопрос?

Сажин: О чем говорили?

Есенин: О чем же можно говорить? О Маяковском говорили, о Пушкине. Слушай, ты думаешь, они это всерьез говорят о том, что я - "второй Пушкин"?

Сажин: А еще о ком?


Есенин: Что за допрос ты мне учинил?


Дункан: Мы с Сережей вчера много говорили о России. Знаете, мистер Black, если бы не Сережа, я бы так никогда и не узнала России. Это очень хорошо, что я ничего не видела, кроме Сережи. Теперь у меня совсем другие глаза. Мне хочется зимы, снега. Здесь совсем другой снег. Мне хочется снега. Я не боюсь морозов. Я люблю их. И это все Сережа. (Пауза.) Как вы думаете, могу ли я уже показать ему своих деток? Мне очень хочется сделать это. (Пауза.) Мне кажется, что Сережа очень и очень добрый человек. Знаете, как он любит животных. Я еще не встречала человека, который бы так любил животных. Следовательно, он обязательно полюбит моих детей. (Пауза.) Имейте в виду, мистер Black, что бы вы мне не сказали, я все равно сделаю это. И сделаю это я прямо сейчас. (Пауза.) Что бы вы мне не сказали, мистер Black!


Сажин: Вспомните, Сергей Александрович, о ком вы говорили еще?

Есенин: Что тебе от меня нужно. О ком говорили, о ком говорили, ни о ком не говорили, мало ли о ком мы могли говорить. (Пауза.) Представляешь, у них в Америке сухой закон!

Сажин: Изабель. Ее звать Изабель.

Есенин: Отстань от меня. А чем это занята Айседора? (Обращаясь к Дункан.) А зачем ты достаешь чемоданы?

Дункан: Сюрприз.

Сажин: Изабель спросила вас, знаете ли вы Ленина? Вы ответили ей, что Ленин умер.

Есенин: (Смеется.) Что?

Сажин: (Серьезно.) Вы ответили ей, что Ленин умер. (Пауза.) Изабель была очень и очень встревожена. Даже испугана. (Пауза.) Она чрезвычайно доверчивая девушка, эта Изабель. (Пауза.) И, наконец, вы - второй Пушкин, как вы справедливо отметили. (Пауза.) К вам очень, очень серьезно относятся, Сергей Александрович.


Сажин: - Зачем вы так шутите, Сергей Александрович? - Вопрошала она вас шепотом, уже предполагая, что кто-нибудь вас подслушивает.

- Я не шучу. Уже год, как он умер, - шепотом ответствовали вы ей, - Но мы не можем допустить, чтобы это стало известно, потому что большевизм сразу бы тогда потерял силу. Нет на его место достаточно сильного руководителя. Неужели вам это непонятно? (Пауза.) Это дословно ваши речи, Сергей Александрович.

Изабель: Но, Сергей Александрович, такую вещь трудно скрыть. Даже невозможно. Можно это скрывать в течение нескольких дней, может быть, недель, но не больше.

А теперь ваши слова: Нам это удалось. Пришлось скрыть. Никто об этом не знает. Только несколько надежных людей. (Пауза.) Видите ли, если спустя некоторое время кто-нибудь попытается дознаться, врачи впустят его на минуту и покажут, что Ленин спит.


Сажин: А он не спит! (Пауза.) Он набальзамирован. (Пауза.) Умер! Искусно набальзамирован. Это сделали немцы. На бальзамирование у них ушло несколько недель. И вот так откладывается извещение с недели на неделю, пока мы не сумеем найти сильного руководителя. Большевизм не может существовать без сильного человека. Тем временем они продолжают публиковать бюллетени о "постепенном ухудшении". (Пауза.) Неужели вы этого не заметили?! (Пауза.) Неужели вы не обратили внимания, как мало людей допущено к нему?! Что нет интервью?! (Пауза.) Но если вы хоть слово пророните - умрете! Известно, как это делается. У нас повсюду шпионы! (Смеется вместе со всеми.)

Дункан: (Уже в слезах от смеха, лежа на полу.) Какие смешные люди, Боже мой, какие смешные люди!

Есенин: (Закатывается от смеха.) Ну, Сажин, ну, брат, уморил!

Сажин: (Закатывается от смеха.) Да нет, брат, это ты уморил!

Есенин: (Закатывается от смеха.) И что, она поверила?

Сажин: (Закатывается от смеха.) Конечно! Я же докладывал тебе, чрезвычайно доверчивая девушка!

Дункан: (Закатывается от смеха.) Сережа! Посмотри на моих деток! Сережа, посмотри на моих русских деток! Вот сколько их у меня!

Есенин: (Закатывается от смеха.) Да это же куклы, куклы, Айседора!

Дункан: (Закатывается от смеха.) Это - куклы!

Есенин: (Закатывается от смеха.) Это же куклы, куклы!

Сажин: (Закатывается от смеха.) А вот вам еще одна кукла.










Есенин: Вот, слушай! (Читает.) "Эту большевистскую шлюху, которая носит недостаточно одежды, костыль ей вместо подстилки… я бы послал назад в Россию. Проповедник Билли Санди".

Дункан: (Пытается выхватить документ из рук Есенина.) Отдай!

Есенин: (Выскакивает из-за стола и бежит от Дункан.) Не отдам.


Дункан: (Вырывается из объятий Есенина, берет следующий листок со стола, читает.) "Живу, Ваня, отвратно. Дым все глаза сожрал, Дункан меня заездила до того, что я стал походить на изнасилованного… Сергей Есенин".

Есенин: Вранье.

Дункан: Сергей Есенин.

Есенин: Вранье.

Дункан: Сергей Есенин.


Есенин: Отдай!

Дункан: Не отдам!

Есенин: Отдай!

Дункан: Не отдам!


Есенин: А вот, как тебе понравится? (Читает.) "Она была уже очень немолода, раздалась и отяжелела. От "божественной босоножки", "ожившей статуи" - осталось мало. Танцевать Дункан уже почти не могла. Но это ничуть не мешало ей наслаждаться овациями битком набитого московского Большого театра. Айседора Дункан, шумно дыша, выбегала на сцену с красным флагом в руке. Это она танцевала "Интернационал". Иванов".


Дункан: Сережа.

Есенин: ?

Дункан: А давай сожжем весь этот ужас?

Есенин: Какой ужас?

Дункан: Ну как же какой? Этот самый ужас.

Есенин: Да какой же это ужас? По-моему очень весело.

Дункан: Ты находишь?

Есенин: Да.


Дункан: Значит - весело. (Пауза.) Просто у меня сегодня не то настроение.

Есенин: И потом, документы жечь ни в коем случае нельзя.

Дункан: Да?

Есенин: Ни в коем случае.


Дункан: Ты не слушай меня. Просто у меня сегодня не то настроение.

Есенин: А какое у тебя сегодня настроение?

Дункан: Не знаю. Выть хочется.

Есенин: Ну - у, деточка моя, тому, чтобы выть причина надобна.

Дункан: А разве причины нет?

Есенин: Нет.


Дункан: Сережа, а вот ты называл меня куклой. Я раньше не знала, что это такое, а потом мне объяснили. Скажи, а что, я действительно похожа на куклу?

Есенин: Конечно.


Дункан: Сережа, но ведь кукла - это очень плохо.

Есенин: Кто же сказал тебе такое? На Руси куклами называют самых краси-вых женщин.


Дункан: Да, но ведь ты не врешь мне теперь?

Есенин: Нисколько.


Дункан: Поцелуй меня, Сережа.


Дункан: Как жаль, что у нас с тобой уже не может быть своих детей.

Есенин: Значит не дано.

Дункан: Но ты мог бы, по крайней мере, познакомить меня со своими детьми?

Есенин: Зачем это?

Дункан: Ну как же? Это же твои дети.


Есенин: Это совсем не нужно.


Дункан: Ты стесняешься меня?

Есенин: Нисколько.


Дункан: Поцелуй меня.


Дункан: Я не насиловала тебя, Сережа. Это ты насиловал меня.

Есенин: Да?

Дункан: Да, ты насиловал меня. Бил и насиловал.

Есенин: Что за глупости ты говоришь?

Дункан: Это не глупости. Это - правда.


Есенин: Зачем ты говоришь это?

Дункан: Для того, чтобы ты понял.

Есенин: Что должен я понять?

Дункан: Я больная.


Есенин: Ты больная?

Дункан: Да, я - больная.


Есенин: И чем же ты больна?

Дункан: Я - сумасшедшая. Видишь, босиком хожу.

Есенин: Это меня ты упекла в сумасшедший дом. Это я болен. А ты-то как раз здорова. (Пауза.) Вот сейчас ты напоминаешь здоровую крестьянскую девку. (Пауза.) На выданье. (Пауза.) Кровь с молоком.

Дункан: Это так же обидно как кукла?

Есенин: Нет. Это тоже комплемент. Ты же знаешь, что я сам деревенский?

Дункан: Знаю. От тебя должно пахнуть навозом.

Есенин: Чем?

Дункан: Навозом.


Есенин: А ты знаешь, что такое навоз?

Дункан: Нет.

Есенин: А кто научил тебя этому слову?

Дункан: Клычков.

Есенин: Сволочь! И что, он сказал, что от меня должно пахнуть навозом?

Дункан: От тебя, от него, от всех.


Дункан: Нет, я - больная, Сережа, и не спорь.

Есенин: Почему?

Дункан: Ты хочешь это знать?

Есенин: Хочу.


Дункан: Очень - очень хочешь?

Есенин: Очень - очень.


Дункан: Мне нужно, чтобы ты ударил меня.

Есенин: Но зачем?

Дункан: Мне нужно.

Есенин: Перестань сейчас же!

Дункан: Сделай это для меня.


Есенин: Но зачем?

Дункан: Хочу. Почему я должна все объяснять тебе?!


Есенин: Прости. Прости. Слышишь? Прости. (Пауза.) Но ты же сама просила.

Дункан: Просила.


Есенин: Зачем?

Дункан: "Бьет, значит, любит!" (Пауза.) У вас так говорят.

Есенин: Глупая.

Дункан: Да, глупая.


Есенин: Дура.

Дункан: Да, дура.


Есенин: Сука.

Дункан: Сука.


Есенин: У нас с тобой непременно будут дети.

Дункан: Это невозможно.


Есенин: Светловолосые, голубоглазые.

Дункан: Это невозможно.


Есенин: Тогда мы заведем собаку. (Пауза.) Вот что! Мы заведем собаку!

Дункан: Собаку?

Есенин: Собаку.

Дункан: Я люблю собак. (Пауза.) А как мы ее назовем?

Есенин: Джимом.

Дункан: Где же он будет жить? Мы с тобой все время путешествуем.

Есенин: И он будет с нами путешествовать.

Дункан: Да, но ему это может не понравиться.

Есенин: А что делать? Ты думаешь, мне это очень нравится?

Дункан: Тебе не нравится это?

Есенин: Нет.


Дункан: Но мне казалось всегда, что ты хочешь в Европу, что ты хочешь в Америку.

Есенин: Хотел. (Пауза.) Раньше.

Дункан: А теперь?

Есенин: А теперь перехотел. (Пауза.) Теперь я ненавижу все это!

Дункан: Вот как?

Есенин: Да.


Дункан: Именно ненавидишь?

Есенин: Именно ненавижу.


Дункан: Значит, ты и меня ненавидишь.

Есенин: А тебя я люблю.


Дункан: Ты же не врешь мне, Solotaia Golova?

Есенин: Нет.


Дункан: И всегда будешь любить?

Есенин: Всегда.


Дункан: Фу, какая пошлость. (Смеется.)

Есенин: Что?!

Дункан: Пошлость.

Есенин: Что?!

Дункан: Ты пошляк, Сережа.


Дункан: А хочешь посмотреть на моих детей?


Есенин: Ну и катись к чертовой матери! Очень нужно! Катись, катись, сука!




Сажин: Сергей Александрович. Все готово.

Есенин: Что готово?

Сажин: Мы можем лететь.

Есенин: Куда лететь?

Сажин: Но мы же говорили с вами. Здесь оставаться опасно.

Есенин: Но куда лететь то?

Сажин: Это не важно.

Есенин: Еще один сумасшедший.


Сажин: Поймите, Сергей Александрович. Если теперь же не улететь, может случиться непоправимое.

Есенин: Что еще непоправимое может случиться? Уже все случилось, Сажин. Все что можно уже случилось.

Сажин: О чем вы говорите? Что вы имеете в виду?

Есенин: Я обидел ее.

Сажин: Кого?

Есенин: Айседору.

Сажин: Как обидел?

Есенин: Смертельно. (Пауза.) Ненавижу себя! (Пауза.) Ненавижу! (Пауза.) Руки, что ли наложить? (Пауза.) Ты не встретил ее по дороге?

Сажин: Кого?

Есенин: Айседору?

Сажин: Да как же я мог ее встретить, когда она теперь в Ницце?

Есенин: Она в Ницце?

Сажин: Да. (Пауза.) Ну, так что вы решили?

Есенин: Ничего. (Пауза.) Отправляюсь в "Стойло Пегаса".


Сажин: Больше такого шанса может не представиться.

Есенин: Какая теперь разница? (Пауза.) Я люблю ее, понимаешь? (Пауза.) Люблю.

Сажин: Понимаю. Очень даже понимаю.







Сажин: (Читает.) "Вынужденная посадка под Можайском. Летим завтра утром. Прошу вас приготовить мне пакет с двадцатью красными туниками. Я обещала сбросить их завтра Можайским комсомольцам. Я с ними провела несколько чудесных часов, пока чинили самолет. Учила их танцу и свободному движению в спиральном построении "Интернационала"! Все под гармонь. Вы уж не пожалейте эти двадцать туник! (Пауза.) Айседора Дункан."


Есенин: Музыки не слышно.

Сажин: Как вы сказали?

Есенин: Музыки не слышно. (Пауза.) Стены толстые.

Сажин: Да, это так. Стены, действительно толстые.


Есенин: Что у тебя с телефоном?

Сажин: Что?

Есенин: Куда делся твой телефон? (Пауза.) В карты проиграл?

Сажин: О каком телефоне вы говорите?

Есенин: У тебя был телефон. Черный такой, на жука - рогача похож.

Сажин: У меня никогда не было телефона.


Есенин: Не было телефона?

Сажин: Нет.


Есенин: Значит, все еще впереди.

Сажин: Что?

Есенин: (Кричит.) Все еще впереди, говорю!

Сажин: Да, это так. Это так. (Пауза.) Это так.

Есенин: Заладил.


Сажин: (Читает.) "Вопреки распространенному мнению о "пагубном" влиянии Дункан на Есенина, я располагаю материалами, говорящими как раз об обратном, о том, как тонко и умно А. Дункан старалась приучить "рязанского дикаренка"…

Есенин: Как?

Сажин: "Рязанского дикаренка". Старалась приучить "рязанского дикаренка"…

Есенин: Ну, довольно уже этого "дикаренка"!

Сажин: … и приобщить его к европейской и американской культуре. (Пауза.) Это не то.

Есенин: Да, это уже точно не то.

Сажин: Как это попало сюда?

Есенин: Не знаю. (Пауза.) Сожги это. (Пауза.) Сожги немедленно.

Сажин: Да что уж сразу "сожги".

Есенин: А вот так и сожги.

Сажин: Я документов не жгу. Этого нельзя делать. Ни при каких обстоятельствах.

Есенин: Но это - не документ. Это - пасквиль.

Сажин: Отчего же не документ. Очень даже документ. Вот и подпись стоит.

Есенин: Что за подпись?

Сажин: С. С. Максимов.

Есенин: С. С. Максимов?

Сажин: С. С. Максимов.


Есенин: Не знаю такого.

Сажин: Поэт. Эмигрант. Настоящая фамилия Пашин.

Есенин: Пашин?

Сажин: Пашин.


Есенин: Да и черт с ним с Пашиным этим. От меня не убудет.


Есенин: А музыки не слышно.

Сажин: Стены.

Есенин: Что?

Сажин: Стены толстые.

Есенин: Да, наверное. (Пауза.) Хотя и музыка может быть тихой.

Сажин: Что?

Есенин: Я говорю, что не обязательно стены должны быть толстыми, вполне возможно, что музыка тихая.

Сажин: Да, это не исключено. Вполне возможно. Очень может быть. (Пауза.) Но стены здесь толстые. Это я точно знаю.

Есенин: Я тоже это знаю. (Пауза.) Сосед все - таки.

Сажин: (Смеется) Ну да, конечно. Конечно же. Что же я сразу не сообразил. (Пауза.) А я рассказываю вам про стены. А у вас стены в точности такие же.

Есенин: Точно такие же стены.

Сажин: А я рассказываю вам тут…

Есенин: Точно такие. (Пауза.) Сосед, все же.

Сажин: Да.


Есенин: Уж сколько лет в соседях.

Сажин: Да.


Есенин: Ничего не слышно.

Сажин: Да.


Есенин: Ходики слышно.

Сажин: Да.


Есенин: Овации хорошо слышно.

Сажин: Да.


Есенин: Успех.

Сажин: Грандиозный успех.

Есенин: Да.


Есенин: Ты все же сожги этого Пашина.

Сажин: Максимова С. С.?

Есенин: Да, Максимова этого. Или Пашина. Сожги.

Сажин: Хорошо.


Есенин: Обещаешь?

Сажин: Обещаю.


Есенин: Непременно сожги.

Сажин: Хорошо.


Есенин: (Подкидывает шарф на ладони, оттягивает вперед, подкидывает еще раз.) Нравится тебе мой шарф?

Сажин: Что?

Есенин: Шарф мой нравится тебе, спрашиваю?

Сажин: (Смотрит на шарф.) Да, очень красивый шарф.


Есенин: Находишь?

Сажин: Да.


Есенин: Стильный шарф.

Сажин: Хороший. Очень хороший шарф.


Есенин: Это она мне подарила. (Пауза.) Знак любви. (Пауза.) Хочешь, тебе подарю? (Овации.) Нет, не подарю. Самому нужен.


Сажин: (Читает.) … Друзья Есенина ни слова, кроме как на своем языке, не знают. Это страшно тяжело. И надоело. Ах, до чего надоело! Он самовлюбленный эгоист, ревнивый, злой. Никогда не выходите замуж за поэта… Поэты - отвратительные мужья и плохие любовники. Уж поверьте мне. Хуже, даже, чем актеры, профессора, цирковые борцы и спортсмены. Недурны военные и нотариусы. Но лучше всех - коммивояжеры. Вот это - действительно любовники. А поэты - о них и говорить не стоит - хлам! Одни словесные достижения. И большинство из них к тому же пьяницы, а алкоголь, как известно, - враг любовных утех. (Пауза.) Айседора Дункан.

Есенин: Сука!


Сажин: … алкоголь, как известно - враг любовных утех.

Есенин: Что ты заладил как попугай!


Сажин: (Прислушивается.) Все, кажется, заканчивает. Слышите меня? Кажется, заканчивает. (Пауза.) Не успеете, Сергей Александрович!

Есенин: Успею. Еще раз пятнадцать на поклоны выйдет.


Сажин: Успех.

Есенин: Успех.


Сажин: Грандиозный успех.

Есенин: Да.


Сажин: (Читает.) Если существует опьянение от вина, то существует еще и другое - я сегодня была пьяна оттого, что ты подумал обо мне. Если Бахус окажется сильнее Венеры, то приходи сегодня со всеми твоими друзьями ко мне на спектакль, а затем домой - ужинать. Мой сердечный привет Мариенгофу. (Пауза.) Изадора.

Есенин: Все равно, сука!


Сажин: Она вас любит. И все.


Есенин: А знаешь ты, знаешь, что если я не шел на ее банкет... а я часто не ходил на ее банкеты… ну так вот, если я не шел на ее банкет, она усаживала кого-нибудь с собой рядом за столом… кого-нибудь из гостей… кто ей приглянулся… а когда гости расходились, приглашала разделить с нею ложе! (Пауза.) Смело и в открытую! (Пауза.) Двуспальное царственное ложе ждало здесь же, в банкетном зале, застланное алым покрывалом. (Пауза.) Вот тебе, Сажин и "Египетские ночи".

Сажин: Чушь!

Есенин: Не чушь!

Сажин: Чушь самая настоящая!

Есенин: Не чушь!

Сажин: Чушь!


Сажин: Ну все, пора переодеваться, сейчас она придет за вами! Сажин направляется к шкафу, извлекает из него есенинский костюм.

Сажин: Немедленно переодеваться!

Есенин: Никуда я не пойду.

Сажин: Нет, нет, вы обязаны идти. Они ждут вас.

Есенин: Говорю же, не пойду!

Сажин: Немедленно!


Сажин: (Переодевает Есенина.) Где вы ночевали сегодня?

Есенин: В ночлежке. На Ермаковом переулке.

Сажин: Да что же это такое?

Есенин: Ты знал?


Сажин: Разве у вас нет дома?

Есенин: Ты знал?


Сажин: Все это мне очень и очень не нравится.

Есенин: Ты знал?

Сажин: А вы не помните, как разговаривали со мной?


Дункан: (Есенину.) Ну что же ты, Сережа? Ах, Сережа, Сережа! Почему ты еще не готов?! Сережа! Что с тобой? Ты как не живой! Ну что же ты? Они просят тебя на сцену! Прошу тебя! Скорее, Сережа! Скорее, пожалуйста! (Убегает.)


Есенин: (Спокойно, будто вторжения Дункан и не было.) Так ты что же, разговаривал со мной?

Сажин: Вы там читали стихи. Помните?

Есенин: Допустим. Осторожно! Ты меня задушишь!

Сажин: Вы читали стихи. Одна из женщин подошла к вам и вдруг начала рыдать. Помните? Смотрела на вас и плакала. Горько так, безутешно.

Есенин: Ну, ну, ну же! Что дальше? Да аккуратнее ты, задушишь!

Сажин: Вы были потрясены ее реакцией.

Есенин: Дальше.

Сажин: Помните?

Есенин: Нет.

Сажин: Я подошел к вам. Затем мы с вами вышли в коридор.

Есенин: Дальше, дальше что?

Сажин: Дальше вы спрашивали меня: Неужели я так пишу! Ты посмотри, она плакала! Как она плакала! Неужели мои стихи такие? Были очень взволнованы. Готовы были разрыдаться вслед за ней. (Пауза.) Да не может быть, чтобы вы не помнили.

Есенин: Не помню и все тут. Ну а потом? Что потом?

Сажин: Все. (Пауза.) Больше ничего.

Есенин: Не темни. Ты что-то не договариваешь. Я же вижу!

Сажин: Да ничего не было.

Есенин: Говори!


Сажин: У дверей снова встретили ее.

Есенин: И что?

Сажин: Ну, вы стали расспрашивать ее о своих стихах.

Есенин: А она что же?

Сажин: Она молчала.

Есенин: Что значит "молчала"? (Пауза.) Что значит "молчала"?


Сажин: Ну, она глухая была, эта женщина.

Есенин: Глухая?!


Сажин:

	Дай, Джим, на счастье лапу мне,
	Такую лапу не видал я сроду.
	Давай с тобой полаем при луне
	На тихую, бесшумную погоду.
	Дай, Джим, на счастье лапу мне.
	Пожалуйста, голубчик, не лижись.
	Пойми со мной хоть самое простое.
	Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
	Не знаешь ты, что жизнь на свете стоит.
	Хозяин твой и мил и знаменит,
	И у него гостей бывает в доме много,
	И каждый, улыбаясь, норовит
	Тебя по шерсти бархатной потрогать.
	Ты по-собачьи дьявольски красив,
	С такою милою доверчивой приятцей.
	И, никого ни капли не спросив,
	Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
	Мой милый Джим, среди твоих гостей
	Так много всяких и невсяких было.
	Но та, что всех безмолвней и грустней,
	Сюда случайно вдруг не заходила?
	Она придёт, даю тебе поруку.
	И без меня, в её уставясь взгляд,
	Ты за меня лизни ей нежно руку
	За всё, в чём был и не был виноват.

Сажин: Ну, что?

Дункан: (Возбужденно.) Успех! Грандиозный успех! (Пауза.) Как они любят его! Как они любят его! (Пауза.) Как я люблю его! (В совершенно другой интонации.) Я улетаю.

Сажин: Куда?

Дункан: В Берлин. (Пауза.) Ненадолго. (Неожиданно плачет.)

Сажин: Что с вами?

Дункан: Ничего.

Сажин: Я же не слепой. Я вижу - вы плачете.

Дункан: Нервы стали сдавать.

Сажин: Ну - ну, успокойтесь. Я вас никогда не видел такой. Вы же сильная женщина.

Дункан: Была когда - то.

Сажин: Да что же случилось?

Дункан: Дурные мысли.

Сажин: А вы расскажите мне, и вам сразу же сделается легче.

Дункан: Да вы и так все знаете.

Сажин: Но вы то этого не знаете.

Дункан: (Улыбается сквозь слезы.) Знаю.

Сажин: Но не наверняка. Сомнения у вас все равно остаются. Трудно жить с уверенностью, что кто - то знает о вас все.

Дункан: Я никогда не думала об этом.


Сажин: Живете зажмурившись?

Дункан: Да, как будто зажмурившись. (Пауза.) Именно это ощущение.


Сажин: Вы удивительно похожи с ним. Люди, что судят вас, ничего не пони-мают. (Пауза.) Вы как будто близнецы. (Пауза.) Это много больше, чем страсть, поверьте мне.

Дункан: Нет, нет. Выше страсти нет ничего.

Сажин: Вот и он думает также. (Пауза.) И все же. Что случилось? (Пауза.) Он снова ударил вас?

Дункан: Нет, вы же знаете, что мы уже давно не вместе. У него другая женщина.

Сажин: У него нет другой женщины. У него не может быть другой женщины. Вы - первая и последняя его женщина.

Дункан: (Смеется.) Да как же. У него есть дети. Двое, кажется.

Сажин: Это не имеет никакого значения. (Пауза.) Ну? Вы уже смеетесь. Теперь вы можете мне рассказать?

Дункан: Глупость, конечно. Я и сама понимаю. Но вот пришли эти дурные мысли, и я никак не могу прогнать их.

Сажин: Да что за мысли?

Дункан: Неловко рассказывать.

Сажин: И все же?


Дункан: Там… у меня дома… глупость, я же говорю… одним словом, дома у меня есть такой сундук. (Пауза.) Старый сундук. Он три года стоял нетронутым.


Сажин: И что же?

Дункан: Ну вот, я открыла крышку... И увидела… По стенкам сундука побежит огромный паук. (Пауза.) Я так испугалась. (Пауза.) Сдернула туфлю и… одним ударом убила его! (Пауза.) Это было одно только мгновение! (Пауза.) И вот мои мысли... В этом сундуке, может, родился и годами жил паук. Это был его мир, черный и темный. Стихии света паук не знал. Его мир был ограничен углами и отвесными плоскостями. Но это была его Вселенная, за которой не было Ничего или было Неизвестное. (Пауза.) Паук жил в этом мире, не зная, что весь он - только шляпный сундук какой-то Айседоры Дункан, которой взбрело в голову лететь в какой-то Берлин! И вдруг в этот его мир хлынуло что-то невиданное, непонятное и ослепляющее! (Пауза.) И тут же наступила смерть! Этой высшей неведомой силой, принесшей ему внезапную смерть, была я. Тем неведомым в жизни, которое люди принимают за бога. (Пауза.) Может… может… и мы живем в таком шляпном сундуке? (Пауза.) Вот такая глупость.

Сажин: Да нет.

Дункан: Что?

Сажин: Вовсе не глупость. Мне это не кажется глупостью.

Дункан: Не пугайте меня.

Сажин: (Улыбается.) Да разве я пугаю вас? Нет, это - серьезные взрослые рассуждения.

Дункан: Это дурные мысли. Мне плохо от них. Я и сама не знаю, почему они так прочно засели во мне? Прогоните их от меня, Сажин. (Пауза.) Что вы молчите, Сажин? (Пауза.) Сажин, я хочу домой, в Америку. Отвезите меня, голубчик. Видеть больше не могу Россию. Я обожжена. Разве вам трудно? Я же знаю, что вы - летчик. Отвезите меня домой. (Пауза.) Пожалуйста.


Дункан: Почему вы улыбаетесь? (Пауза.) Я смешная, да? (Пауза.) У меня размазалась тушь? (Пауза.) Я старая, да? (Пауза.) Старая и смешная? Не молчите, Сажин.

Сажин: (Улыбается.) Вы стали называть меня Сажин.

Дункан: Вам это неприятно?

Сажин: Напротив, напротив. (Пауза.) А давно вы видели Сергея Александровича?

Дункан: Я же уже говорила вам, мы расстались.

Сажин: А что вы подразумеваете под этим "расстались"?


Дункан: Ну как же? Очень просто. Расстались и все. Как обыкновенно расстаются люди.

Сажин: Ну, предположим, люди расстаются по - разному. Причиной расставания может быть смерть одного из них. Но, в вашем случае, оба вы как будто живы. (Пауза.) Или я ошибаюсь?


Дункан: О чем вы спрашиваете меня? Я что-то путаюсь.

Сажин: Да нет здесь никакой путаницы. (Пауза.) Просто я заметил, что, как правило, сами по себе люди не расстаются. Их разводит судьба.


Дункан: Кто же вы все-таки, Сажин?

Сажин: Сажин.


Дункан: Кто вы?

Сажин: Ваш сосед.


Дункан: Кто?

Сажин: Архивариус. В прошлом летчик.


Дункан: Вы играете со мной.

Сажин: Ничуть.


Дункан: Он называет вас черным человеком.

Сажин: Поэт. (Пауза.) Склонен к метафорам.


Дункан: (Вновь слезы на глазах.) Он - не поэт. (Пауза.) Он - сволочь. (Пауза.) Что же будет со мной?

Есенин: Убью тебя!






Есенин: Ну, что? Опять прощения просить? (Пауза.) Не хочу, Сажин, веришь ли, не хочу. Ни у тебя, ни у нее. (Пауза.) Да что же я, в конце концов, не могу пожить хоть какое - то время спокойно, без людей?! (Пауза.) Каждый раз - одно и то же! Что ни встреча - скандал! То мордобой, то слезы. (Пауза.) Послушай, Сажин, а не можешь ли ты сделать так, чтобы я людей вообще не видел? Ты же все можешь, я знаю, сделай так! Век благодарен буду! Хотя бы на месяц! (Пауза.) Я мог бы спокойно работать! Знаешь, сколько бы я написал? (Пауза.) Ведь любишь ты мои стихи? Любишь, скажи честно? (Пауза.) Спрячь меня Сажин, спрячь куда-нибудь. Оставь жить у себя. Навсегда. Только так, чтобы я в то же самое время не появлялся в кабаках и ночлежках. Разве нельзя сделать так? Нельзя. (Вздыхает.) То-то и оно. (Долгая пауза.) Тебе телефон поставили? (Пауза.) Давеча не было. (Пауза.) Ну что, и ты обиделся на меня? Не дело! Черные человеки не имеют права обижаться. Ты это знай! (Пауза.) Это непрофессионально. (Пауза.) Ты должен быть холоден как рыба, Сажин! Шулера безмятежны! (Пауза.) Слушай, а давай все же сыграем в карты? А? (Пауза.) Что же я так и умру, не сыграв с тобой в карты ни разу? (Пауза.) Давай сыграем? (Пауза.) Не на интерес. (Пауза.) На деньги. У меня есть немного. (Пауза.) Я - не весть какой игрок, однако новичкам везет. (Пауза.) Нет, денег я тебе не дам, по той причине, что ты - мошенник. А вот жизнь свою на кон поставлю. (Пауза.) Охотно, Сажин! (Пауза.) Ну, что скажешь? (Пауза.) Мне жизнь моя зело надоела. Не вижу в ней никакого смысла.


Сажин: Извольте.


Есенин: То есть как?!

Сажин: Что же здесь удивительного?


Есенин: Да как же?

Сажин: Что?


Есенин: Ты согласен со мной играть?

Сажин: Почему бы и нет? Всякий человек, чтобы он не говорил, не лишен азарта. Даже если он и черный, как вы изволили выразиться.


Есенин: А сколько ты положишь на кон?

Сажин: Любую названную вами сумму. Ваша жизнь бесценна, Сергей Александрович.

Есенин: Перестань!

Сажин: Прошу.


Есенин: Мне снится.

Сажин: Отнюдь. (Извлекает из кармана колоду карт.) Прошу.


Есенин: Погоди, погоди, дай собраться с духом.

Сажин: Вы сможете отказаться в любой момент.

Есенин: Что же ты, и впрямь хочешь со мной играть?

Сажин: Минуточку. Это не мое, это - ваше предложение.

Есенин: А ты и рад! Ладно, пусть будет! Черт с тобой! (Садится за стол.) Сдавай!


Сажин: Вы знаете, что Айседору лишили американского гражданства?

Есенин: Да. Мне говорили.


Сажин: Она теперь в Ницце, насколько мне известно?

Есенин: Да, что-то подобное я слышал.


Сажин: Не интересно вам знать о ней?

Есенин: Нет, не интересно. У меня сейчас совсем другая жизнь. Впервые я счастлив, Сажин. Именно что впервые. Да что я рассказываю тебе? Ты и сам все знаешь.

Сажин: "Люблю другую. Женат и счастлив. Есенин". Я видел вашу телеграмму.

Есенин: Прохиндей.


Сажин: Третьего дня она гостила у Оттуа.

Есенин: Не знаю таких.

Сажин: Мери привела в комнату Дункан своего ребенка. Девочку с голубыми глазами. (Пауза.) С Айседорой случилась истерика. (Пауза.) Она сказала, что больше не может выносить эту муку… боль, которую вот уже четырнадцать лет носит в своем сердце. (Пауза.) Просила придумать какой-нибудь способ, чтобы покончить со всем этим.

Есенин: Зачем ты все это рассказываешь мне?

Сажин: Мне подумалось, вам все это покажется любопытным.


Есенин: Неужели четырнадцать лет прошло?

Сажин: Не знаю. Я путаюсь в датах. Вертиго.

Есенин: Знаешь, знаешь!


Есенин: Ну, что?! Что скажешь, брат?! Говорил я тебе, новичкам всегда везет?! Давай теперь деньги!

Сажин: Какие деньги?

Есенин: Да как же?! Ты же обещал! Любую сумму!

Сажин: Однако суммы то вы не назвали.


Есенин: Так я ее теперь назову!

Сажин: Теперь уже поздно.

Есенин: Ах ты каналья, мерзавец!

Сажин: Будете бить мне морду?

Есенин: Много чести! (Садится на свое место.) Каналья! (Пауза.) Каналья! (Пауза.) Ну что делать? Давай еще играть! Я вижу, не такой уж ты и игрок! И вообще, Сажин, что-то в последнее время я стал очень и очень сомневаться в подлинности твоей. По-моему, ты - мелкая сошка.

Сажин: Ну так что, игре конец?

Есенин: Еще чего!

Сажин: В таком случае, прошу. (Принимается сдавать карты.)

Есенин: Э-э, нет, постой. Дважды ты меня не проведешь. Сейчас я назову сумму. (Пауза.) Сколько же заломить с тебя? (Пауза.) А, давай миллион! (Пауза.) Что скажешь?

Сажин: Вы стоите дороже, Сергей Александрович.

Есенин: Ничего, мне хватит! Я не больното люблю эти фантики!

Сажин: А что, если я предложу вам кое-что получше денег?

Есенин: Лучше денег?

Сажин: Много лучше.

Есенин: Что же это?

Сажин: Один снимок.

Есенин: Зачем мне снимок?

Сажин: Захотите - оставите у себя, а не захотите - порвете. Главное, что вы будете полноправным его владельцем. Вы сможете распоряжаться им в полной мере.

Есенин: Шельма ты, шельма! Ты хочешь меня надуть! Что это за снимок такой?!

Сажин: Ну что же, деньги так деньги!

Есенин: Э-э, нет, погоди! Здесь что-то не то! (Пауза.) Вот я теперь откажусь, а там что-нибудь такое… что-нибудь этакое, что-нибудь такое, что я стану локти кусать…

Сажин: Не исключено.

Есенин: Но это всего лишь фотография?

Сажин: Сомнения, терзания. Все это так не похоже на вас, Сергей Александрович!

Есенин: Черт с тобой! Давай снимок!

Сажин: А как же игра?

Есенин: Да я выиграл уже!

Сажин: Ну что же, убедительно.


Есенин: Что это?

Сажин: Ницца.


Есенин: Кто это?

Сажин: Это она.


Есенин: Как это случилось?

Сажин: Шарф. Случайно попал под колесо автомобиля. Случайно.


Есенин: Я не помню этого шарфа.

Сажин: Со времени вашего знакомства прошло пятнадцать лет.


Есенин: Этого не может быть. (Пауза.) Это - не она. Это другая женщина. У нее не было такого шарфа. И эта женщина не похожа не нее. Это не она. Вы… вы… вы лжете мне.

Сажин: Это она, Сережа.


Есенин: Хотя… жизнь так коротка… какая разница?.. Часом раньше, часом позже… кто… или что причина смерти… я благодарю вас.

Сажин: За что?






Дункан: Я принесла вам цветы.

Сажин: Цветы?

Дункан: Да, букетик фиалок. (Пауза.) Я хочу, чтобы в вашем доме были цветы.

Сажин: Спасибо. (Пауза.) Присаживайтесь.

Дункан: Я на минутку. Попрощаться.

Сажин: Вы улетаете?

Дункан: Да.


Дункан: У вас есть ваза?

Сажин: Не знаю. Боюсь, что нет.

Дункан: А цветы вовсе не обязательно ставить в вазу.

Сажин: Да, но тогда они скоро завянут?

Дункан: Это все равно случается раньше или позже. (Пауза.) Я разложу их по всей комнате.

Сажин: Ну что же? Воля ваша.


Дункан: Ходики.

Сажин: Да.

Дункан: Под стук часов можно танцевать.

Сажин: Да. Наверное.


Дункан: Вот видите - музыка совсем не обязательна.

Сажин: Вы - великая танцовщица.

Дункан: Ненавижу это слово.

Сажин: Простите.


Дункан: Красиво стало в комнате?

Сажин: Да.

Дункан: Такой аромат.

Сажин: Да.

Дункан: Вам нравится?

Сажин: Да.


Дункан: А можно, я немного посижу с вами?

Сажин: Конечно, конечно.

Дункан: Мне хочется посмотреть, как вы раскладываете бумаги.

Сажин: Боюсь, в этом мало интересного.

Дункан: (Садится за стол.) Нет, нет, мне очень интересно.

Сажин: Ну что же, воля ваша. (Пауза.) Хотите чаю?

Дункан: Нет, благодарю вас.


Дункан: Ходики.

Сажин: Что?

Дункан: Тишина такая.

Сажин: Да.


Дункан: А вы были женаты?

Сажин: Да.

Дункан: А где теперь ваша жена?

Сажин: Трудно сказать, мы давно не вместе.

Дункан: Разве есть что-нибудь, чего вы не знаете?

Сажин: А как вы думаете?

Дункан: Не знаю.

Сажин: Безусловно.


Дункан: У вас карты на столе. Вы раскладывали пасьянс?

Сажин: Да.

Дункан: Сошелся?

Сажин: Нет.


Дункан: Вы рассказали ему обо мне?

Сажин: Да.

Дункан: Зачем?

Сажин: Мне захотелось этого. Очень захотелось.

Дункан: Зачем?

Сажин: Не знаю.

Дункан: Захотелось отомстить?


Сажин: Не знаю.

Дункан: Вы ревновали меня к нему.

Сажин: Наверное.

Дункан: Непростительная роскошь для вас.

Сажин: Вы правы.

Дункан: Ничего не могли с собой поделать?

Сажин: Вы правы.

Дункан: Это непрофессионально.

Сажин: Согласен.

Дункан: Вы должны быть холодным как рыба.

Сажин: Да. Я знаю.


Дункан: Зачем вы убили его?

Сажин: Я не убивал его.

Дункан: Убив его вы и меня убили.

Сажин: Все много сложнее.

Дункан: Столько убийств!

Сажин: Да, выходит так.

Дункан: Неужели без этого нельзя?

Сажин: Наверное.


Дункан: А я знаю, о чем вы думаете теперь.

Сажин: Да?

Дункан: Знаю. Если я угадаю, вы скажете мне, что я не ошиблась?

Сажин: Да.

Дункан: Как странно, думаете вы, она допрашивает меня, в то время как допрашивать должен я ее.

Сажин: Еще не время.

Дункан: Я угадала?

Сажин: Нет. Не быть вам черным человеком.


Дункан: Поцелуйте меня.

Сажин: Что вы, что вы?!

Дункан: Вот опять вы смутились.

Сажин: Нисколько.

Дункан: Смутились.

Сажин: Нет. Отчего же?

Дункан: Поцелуйте меня.

Сажин: Но зачем?

Дункан: Пожалуйста.


Дункан: Очень смущены.

Сажин: Нет.

Дункан: Что же будет дальше?

Сажин: Я не знаю, как помочь вам.

Дункан: В чем хотите вы мне помочь?

Сажин: В том, на что вы никак не можете решиться.

Дункан: Я?

Сажин: Вы.

Дункан: Что вы имеете в виду?

Сажин: Ну как же, у вас револьвер в кармане. (Пауза.) Разве я не угадал? (Пауза.) Вы все сделали правильно. Все по законам этой дурацкой болезни, вертиго. (Пауза.) Сперва возложили цветы. Затем поцеловали. Осталось только лишить меня жизни. (Пауза.) Не бойтесь. Это совсем не страшно. (Пауза.) Предыдущие действия были много страшнее.

Дункан: Вы… вы… (Падает без чувств.)

НОВОСТИ   ОБ АВТОРЕ   ТЕКСТЫ   ФОТО   ПРЕССА   ПАРАРЕАЛИЗМ      English version  /  Русская версия