НОВОСТИ    ОБ АВТОРЕ    ТЕКСТЫ    ФОТО    ПРЕССА    ПАРАРЕАЛИЗМ

Главная / Пьесы / Кода (Игра со светом в двух действиях)

Бертенев: Нет, Герман, в самом деле, решительно напрасно затеял ты все это. Это нехорошо. Это скверно… Это будет и не спектакль вовсе. Что-то другое… И даже не репетиция… И делается это совсем не для показа кому-либо, а так, для себя… И даже не для себя, а для Полины, хотя и для себя, конечно, тоже… Надобно отказаться от этой съемки… Давай, убирай все эти шнуры и не будем… А то как-то нехорошо получается… Или давай не будем делать из этого тайны. Но тогда все откажутся… Я первый откажусь от этой затеи. Все равно ничего не выйдет. Я вообще не признаю киношку. ТЕАТР! ТЕАТР! Театр - это живое. Кино, доложу я тебе - совсем не то и не так. Там все плоское, не в смысле плоское, а ПЛОСКОЕ, но ты этого наверное не поймешь… Не хочу я, не хочу и все… Я и фотографироваться никогда не любил. Да, признаться, и не получался-то никогда хорошо… Давай, сворачивай все и не будем… Ты когда-нибудь видел мои фотографии? Да вот хотя бы в театре в фойе? Ну и что? Разве это я? Я не знаю кто это такой. Во всяком случае - не я. Ты видел, какой у меня там нос? Безусловно, нос у меня фамильный, но не до такой же степени! Все искажено, непростительно искажено. Я, быть может, и из театра ушел только лишь с тем, чтобы не видеть этой фотографии. Когда-то, в лучшие годы, может быть, и имело смысл заснять меня… когда я был помоложе и… нос у меня был поменьше… когда Полина была помоложе. Она красавицей была. Ах, какой она была ослепительной красавицей!

А какая у нас была любовь?! Не любовь - фейерверк необыкновенный! А как мне доставалось через этот фейерверк?! В нее же были все влюблены. То есть буквально все. Нам приходилось скрывать наши чувства. Но разве такое можно скрыть? Быть может, через этот фейерверк и не сложилась моя судьба? Она же примой была, а я кто? Однако выбрала меня. Не Блохина, не Рассторгуева, а именно меня… Хотя теперь, спустя годы я думаю, а меня ли выбирали? А не я ли выбирал? Я ведь красавцем был. Ослепительным красавцем! Может быть, потому и не сложилась моя судьба?

Но ты не думай, бабушка все знала о нашей связи… и никогда не осуждала меня. Она отдавала себе отчет в том, что такое художник. Художник не принадлежит себе. Увы… Бабушка умницей была. Я таких умниц больше и не встречал в жизни… А ты похож на бабушку, удивительно похож. Я тебе прежде не говорил об этом? Поразительное сходство, просто одно лицо… Ах, Полина! Вот видишь, как судьба, однако, распорядилась?! Дни сочтены. Слава Богу, она не знает об этом… А, может быть, и знает, только не подает вида? А, может статься, и мои дни сочтены? Я же по врачам не хожу. Я до того, как узнал про Полину, о смерти- то как-то и не думал. А теперь, вот видишь, задумываться стал. Оно, наверное, и не плохо. Раз уж древние учили помнить о смерти, верно, был от этого какой-нибудь толк? И ты, Герман, помни о смерти. Вот ты, наверное, думаешь, что будешь жить вечно? Непременно думаешь, потому что все молодые так думают. Черта с два. Не успеешь оглянуться, и твой час придет. А когда? одному Богу известно. Сейчас, случается, и совсем молодые умирают. Господи, да что это я такое говорю? Прости, Господи… Прости. Трудно мыслями управлять по старости, в такие дебри, бывает, заведут.

Старость. На кого теперь стал я похож? Вообще, на сцене я преображаюсь. Так все говорят. И такие люди говорят, к мнению которых не прислушаться нельзя. Должно быть, так оно и есть. Иначе с чего бы моя Лялечка полюбила меня? Какой с меня навар? Из благодарности что ли? Конечно, я помогал ей на первых порах, кое с кем вел кое-какие беседы о перспективах. Но это все мелочи, такие мелочи по сравнению с ее красотой, и потом, ты извини меня, Герман, но ваше поколение, как бы это помягче выразиться, лишено, что ли, таланта быть благодарными. Это мы обладали таким талантом. А вы же пришли на все готовенькое. Зачем вам лишние заботы? Так что благодарность здесь не при чем. Здесь самая настоящая любовь. Насколько же она моложе меня? Да она не ровня ли тебе? Да нет, не может быть, ты еще мальчик совсем, а она - женщина. Ослепительной красоты женщина.

А тебе нравится моя Лялечка? Нравится, нравится, она не может не нравиться. Вообще, я, конечно, старый дурак. Так все и думают про меня. И ты так же точно думаешь. Говорят другое, а думают то самое. Зависть. Я же знаю, многие из тех, что думают, и сами бы не прочь заиметь молоденькую жену на склоне лет. Свежим воздухом подышать, так сказать. Не всем дано. Этакое счастье заслужить надобно. Вот, Лялечку, может быть и стоит заснять… на фотоаппарат. Между нами, как актриса она не задалась. Ей хотя бы десятую часть Полининого таланта… Но она нежная, нежная, внимательная такая… красавица. А как любит меня!

Ты не осуждаешь меня за Лялечку? Ты не должен осуждать меня, ты мужчина все- таки, ну, или готовишься стать им… Мы с бабушкой, Герман, расстались двадцать три года назад. Я с тех пор был дважды женат. Бабушка твоя умницей была, и ты будь умницей. Не нужно меня осуждать. Нехорошо это. Доживешь до моих лет, поймешь. Многое поймешь. Мне хочется немного счастья перед смертью. Вот и возьми несколько кадриков, когда Лялечка монолог читать станет. А больше и не нужно ничего. В остальном - пустая затея.

Разве что Полину заснять? Память останется. Ах, как грустно все это. Мучительно грустно. Да может быть это все - вранье, про Полину? Врачи теперь все время ошибаются. А какие они диагнозы ставят? Приговоры просто подписывают. Прежде врачи не ошибались. Изредка. Так о тех ошибках все знали. А не ошибались, потому что боялись. Тогда все боялись. А теперь никакой ответственности. Какой захочу диагноз, тот и поставлю.


Бертенев: (Рассматривает бутылку.) "Абрау Дюрсо". Врут. Когда-то "Абрау Дюрсо" было - что ты! А теперь? Какое это "Абрау Дюрсо"? Ты не пил "Абрау Дюрсо". Тебя тогда еще и в помине не было. Когда-то это было - что ты! Но это не "Абрау Дюрсо". Не может того быть. Да и черт с ним. Шампанское и шампанское. Напишут же.


Бертенев: Ну, так что ты там, настроил свою адскую машинку? Давай попробуем, будет она снимать или нет? Где мне лучше встать? Здесь освещение беспорядочное. Зажечь разве свет? Ничего не даст… Подожди, не снимай, я не знаю, что говорить… Монолог какой-нибудь прочесть? Не знаю… Вообще ни к чему вся эта затея. Вот не лежит у меня душа и все тут. Имею предчувствие, что добром это не кончится… Анекдот рассказать? Анекдоты у меня все с бородой как у дедушки Мороза. А новых и не знаю, и знать не желаю. Не стало анекдотов. Так, пошлятина одна… Я, пожалуй, сяду… Так хорошо будет? Так руки мне не мешают? Ну, давай попробуем. (Каменеет.)

Я вспоминаю… те времена, когда театр еще был настоящим театром. Мы были молоды, энергичны… подходили между тем к каждой роли серьезно, очень серьезно… вообще были серьезнее… ставили серьезные пьесы большие режиссеры с большими же актерами, хотя были еще молоды и… совсем неопытны… Глупость какую говорю. Сотри все. Начинаю говорить и чувствую, что ни одной мысли. Разум отступает при понимании того, что ты снимаешь. Не нужно было мне и знать, что ты снимать будешь. Мог бы и для меня сюрприз сделать. Да что же, в самом деле, я и текст так позабуду, который среди ночи разбуди, рассказал бы. Надобно забыть как-то про твою шарманку. Серьезные вещи говорю, тут эта бутылка с шампанским. (Убирает бутылку, вновь усаживается в кресло.)

Я вспоминаю… как Полина Аркадьевна Труханова играла Аркадину… Ирину Николаевну. Лет этак двадцать пять назад. Не играла, репетировала, сыграть ей не позволили обстоятельства… но она репетировала, и как репетировала! Это была настоящая Аркадина, какой ее видел Антон Павлович Чехов и все мы, во время репетиций чеховской же "Чайки", сыграть в которой Полине Аркадьевне не довелось в силу сложившихся обстоятельств… Сотри все, я не слышу, что говорю. Давай, сворачивай свои шнуры и ну ее к черту, твою съемку! Не могу! Смолоду не снимали, а в старости и пробовать не хочу. Гадость какая! Себя не слышу. Форму, что ли потерял? Наливочки хочешь? Рано тебе еще. А я выпью, чтобы расслабиться. Сейчас вот выпью и забуду про тебя и твою шарманку. (Подходит к серванту, достает графин, рюмку, выпивает.) Хороша! Хороша наливочка! (Усаживается в кресло.)

Давай! Сегодня у меня праздник, сегодня у всех бывших актеров нашего театра праздник, а так же у молодой, начинающей актрисы Лялечки Бертеневой, которая является моей любимой женой. Бенефис Полины Аркадьевны Трухановой, где мы попытаемся вместе с ней вспомнить и прожить страницы любимой пьесы Полины Аркадьевны и всех нас. (Делает руками жест, означающий, должно быть конец съемки.)

Вот таким образом. Теперь дело пойдет. Оказывается, могу, когда захочу! Ах, какой удивительный день сегодня! Я уже проснулся с ощущением праздника. А здесь удивительно хорошо. Я, после сегодняшнего, наверное, вновь полюблю ездить на дачу. Долой страх! Какая здесь тишина! Давно я не слыхивал этой тишины. (Подходит к серванту, выпивает.) Твоя бабушка, Царствие ей Небесное, тоже любила наливочку эту. Это наша Бертеневская, фамильная. Отец твой, оболтус, так и не научился ее готовить. Я тебя научу. Ты малый сообразительный. Надо же, свыкся с твоей шарманкой. А что, может быть я и кино смогу полюбить. Меня все новое привлекало. Хоть у кого спроси. Так что может быть я и смирюсь. Говорят, кино - тоже искусство. Хотя мне кажется, больше все же игра. Но интересно. Чик! И ты молодой! Снова - чик! И нет тебя. А славный мы сегодня дадим бенефис! Здесь, Герман, вообще места чеховские. Тишина необыкновенная. Вот так же в тишине и жили его герои и ставили спектакли. А прежде мне совсем не хотелось тишины. Напротив, я любил шумные компании, молодежь любил, да я и теперь люблю. Треплев - моя роль. Совершенно моя. А то, что у Чехова тезка мой, Константин Гаврилович молод, так это ни о чем не говорит. История имеет продолжение. Треплев дожил до преклонных лет и… женился на молоденькой.


Бертенев: Слышишь? Это - электричка. Это определенно электричка. Значит, с минуты на минуту Лялечка будет здесь. Я придумал для нее сюрприз. Она не знает, что я уже давно приехал. Она будет ждать меня к вечеру. Вот сейчас она войдет, а я вот он, с бутылочкой шампанского! Хорошо? Вот, брат, еще неизвестно, кто из нас молод. Я еще не потерял вкуса к разным шуткам и розыгрышам.

А сделаем-ка мы того интереснее! Ты там наверху не шебурши, а я спрячу наши сумки, (прячет в дальней комнате сумки.) закрою дверцу серванта, (закрывает дверцу серванта.) как будто здесь и не было никого. И спрячусь в шкаф.


Бертенев: Ничего не бросается в глаза? Нет, вроде бы никого и не было. (Закрывает дверь шкафа, через некоторое время открывает дверь шкафа.) Что будет?! (Закрывает дверь шкафа.)







Бертенев: (С бутылкой шампанского в руках.) Никто не прочел "Чайку" по-настоящему. Откуда они знают, что Треплев застрелился? Вот Дорн говорит, - Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился. И что же? Этого, оказывается, достаточно, чтобы режиссер уверовал в кончину Треплева. А я предполагаю, что Дорн ошибся. Врачи тоже ошибаются. Еще как ошибаются. Случалось, и в те времена ошибались. Думаю, не случайно тело мертвого Треплева не было предъявлено автором. Так что я имею все основания в этом усомниться. Имею на то все основания. А если хотите и доказательства. Это важно было узнать, Герман, до начала представления. (Делает уже знакомый нам знак, означающий конец съемки, прячется в шкафу.)







Бертенев: (С бутылкой шампанского в руках.) Антон Павлович Чехов. "Чайка". Комедия в четырех действиях. (Делает жест рукой, спешно подходит к серванту, выпивает рюмку.) Вот вам, молодым, Антон Павлович вовсе не нужен. Вам чувствовать тонко не хочется. Какое вам дело до того, жив Треплев или не жив? Да и сам Треплев вам до лампочки. Кто такой? Нам и без него неплохо. Вам бы водевильчик какой-нибудь - милое дело… Эти водевильчики - такая зараза… как анекдоты. Вот я сижу там в своем шкафу, а в голову анекдот скабрезный напрашивается… и смешно после делается. А что смешного, если разобраться? Да ничего… Дураку и гулькин нос покажи, так он смеяться станет… (Махнув рукой, прячется в шкафу.)






Труханова: Бо-о-ни! Бо-о-ни! Где мой Бони? Нет Бони. Наверное, ушел на озеро. Не ждал, что я так скоро приеду. Я всегда появлялась позже всех…. А здесь ничего не изменилось. Прошло лет тридцать, не меньше, а гнездышко бертеневское все то же. Как будто и не было этих лет… Даже гардины те же. Ну, здравствуй, приют беззаботных дней. (Поглаживает сервант.) Не хочется думать, Бони, что ты ничего не менял из-за того, что дьявольски ленив… Хочется думать, Бони, что время здесь остановилось. (Достает из сумки зеркальце, помаду, подкрашивает губы.) Свет мой, зеркальце, скажи… Зеркальце, как всегда, в восторге. Милое лживое зеркальце. Нет, время не остановилось. (Усаживается в кресло.) Тихими августовскими вечерами мы сиживали в этих креслах, пили наливочку, читали стихи, предавались любви, предавались любви, а потом пили наливочку, пили наливочку и читали стихи. С ума сойти, какими счастливыми мы были, того не понимая.

Интересно, приедет ли Блохин, любовь моя? Каким он теперь стал? Поговаривают, что пить бросил, живет один в раздумьях и печали. Паша. Пашенька, Павел Андреевич. Как он умел ухаживать! Он совершенно точно владел гипнозом. При упоминании его имени женщины цепенели, и я цепенела. Только из-за нас он не смог стать великим актером. Всем, всем требовалось внимание, каждой хотелось хоть капельки интереса, хоть улыбки, хоть ласкового взгляда. И он дарил, дарил, улыбки, цветочки и… детей, налево и направо. Кобель! И поделом тебе. Сиди теперь один и трезвый. За все надобно платить! Однако ужасно хочется его видеть.

Но где же, между тем, Бони? Милый Бони. Говорун Бони. (Встает, подходит к серванту, открывает дверцу, достает графинчик.) А вот и наливочка. (Открывает графин, вдыхает аромат.) Та самая. Вишневая. Ничего не изменилось. (Ставит графин на место.) Бони, Бони, милый Бони, где мой Бони?

Вообще престранная идея собрать всех. Столько лет прошло, у каждого наконец-то своя жизнь, долгожданная "своя жизнь", пусть и несчастливая, а счастливой она не может быть, но своя. Надоели же все друг другу, как собаки, когда разбегались, счастьем светились, и вдруг - на тебе. Бенефис. Какая забота вдруг о моей скромной персоне. Мне, быть может, как раз сейчас эта-то забота и ни к чему. Хотя, все я вру, все вру, хочется и заботы, и увидеть всех ужасно хочется. Но где же Бони? Где мой милый Бони? (Пауза.) Повторить роль Аркадиной. Почему именно Аркадина? Терпеть не могу эту роль. Я и "Чайку"-то, признаться, недолюбливаю. Шутник Бони хочет посмеяться над постаревшей Трухановой? Не выйдет. (Смотрится в зеркальце.) Годы не властны над нами. Я и теперь живее всех живых!

А, может быть, мой верный ухажер спрятался где-нибудь? За ним такое водилось, старый трюк. Пойдем поискать. Бони! Где ты? (Заглядывает под стол.) Под столом нет.


Кажется, идет. Не прятался. А я вот возьму и спрячусь. (Исчезает в дальней комнате.)






Корина: Павел Андреевич, можно сегодня не надираться?

Блохин: Оставь меня за Бога ради. Я знаю свою меру.

Корина: Ты все испортишь.

Блохин: Я не умею что-либо испортить. Все испортишь ты, если начнешь демонстрировать наши отношения.

Корина: Я не ослышалась?

Блохин: Ну, прости, прости меня. (Целует Кориной руку.) Я нервничаю немного.

Корина: Я знаю причину твоего возбуждения. Я предупреждала тебя вчера. Но ты же никогда никого не слушаешь.

Блохин: (Прикладываясь к бутылочке) Все будет хорошо.

Корина: Ты на людях, пожалуйста, не пей, я тебя очень прошу. Все только и говорят о том, что ты спился окончательно.

Блохин: Нет, нет, не волнуйся. (Прячет бутылочку в карман.) Куда же все подевались?

Корина: Может быть, ушли на озеро? Говорят, что здесь озеро прямо чеховское.

Блохин: Да, озеро здесь чудное. Колдовское озеро. Зачем на озеро? Что, приехали и тут же бегом на озеро?

Корина: Успокойся.

Блохин: Светочка, я хочу еще раз вернуться к нашему разговору, хочу тебя попросить.

Корина: О чем?

Блохин: Ты знаешь.

Корина: Почему я должна скрывать наши отношения ради кого-то? Это унижает меня.

Блохин: Не ради кого-то, Светочка, не ради кого-то, а ради Полины! Неужели так трудно понять?

Корина: Да, мне трудно это понять. И когда это ты стал таким сердобольным? Стареешь, что ли?

Блохин: Старею.

Корина: Приятно слышать. Может быть, поумнеешь.

Блохин: А-а, (отмахивается.) идите вы все. Надоело. (Прикладывается к своей бутылочке.) Поступай, как знаешь. Ты уже взросленькая.

Корина: Почему я должна стараться ради Полины? Кто она мне, в конце концов? Она меня всю жизнь презирала, относилась ко мне как к вещи, а я должна перед ней спектакль разыгрывать!

Блохин: Я же сказал, поступай, как знаешь.

Корина: Я не разделяю ваших верноподданнических чувств.

Блохин: Все, помолчи.

Корина: Я всю жизнь о ком-то думаю, когда же кто-нибудь подумает обо мне?

Блохин: Замолчи.


Корина: Обещай, что не напьешься.

Блохин: И всего-то?

Корина: Достаточно высокая цена.

Блохин: Обещаю. (Целует Кориной руку.) Умница. Люблю.

Корина: Ненавижу тебя, Блохин. И себя ненавижу. Пойми, я вожусь с тобой только лишь потому, что мне жаль тебя. Если меня рядом не будет, ты сдохнешь. У тебя больное сердце. Печень уже черная… А вообще-то я еще не разведена с Владлен Борисычем.

Блохин: Но Светочка… (Пытается обнять Корину, но та отстраняется.)

Корина: Не хочу. Я храню верность своему мужу.

Блохин: Прошу не брезговать степенным старцем. (Умудряется таки обнять Корину.) Можно, я буду приходить к вам в гости? (Целует ее.)

Корина: Фу, ненавижу запах спиртного!

Блохин: Но, Светочка!

Корина: И тебя ненавижу.

Блохин: Светочка, посмотри мне в глаза.

Корина: (Смотрит в глаза Блохину.) Ой, что это со мной? Какое-то тепло разливается внутри. Чувствую, как цепенею. Это - гипноз. Ах, делайте со мной все что хотите, Павел Андреевич, я ваша.

Блохин: Никто еще не устоял.


Корина: Ума в тебе на десятилетнего ребенка.

Блохин: Тем и хорош, душа моя. За то и любим.

Корина: Негодяй.

Блохин: Что-то душно здесь. Пойдем на веранду. Там воздух свежий. Можно спрятаться, а когда все вернутся, разыграть.

Корина: Ребенок. Старый ребенок.






Лялечка: Ну, хватит, Владлен Борисович.

Расторгуев: Не пущу.

Лялечка: Довольно. Какой конфуз может получиться. Двери не заперты. Константин Гаврилович дома. Отпустите же.

Расторгуев: Последний поцелуй.

Лялечка: Владик, нехорошо это.

Расторгуев: Ляля, любовь моя, только один поцелуй.


Лялечка: Так вам и надо, Дон Хуан.

Расторгуев: (Делая вид, будто ищет что-то на полу.) Кажется, я потерял запонку.

Лялечка: (Смеется.) Да, конечно, запонку. (Зовет.) Контантин Гаврилович! Бони! Кажется, его нет. Почему же двери открыты? Пошел таки на озеро? Мне отчего-то не по себе, Владик. Тревожно.


Расторгуев: Вы балуетесь со мной, ангел? Вам нет дела до моего разбитого сердца.

Лялечка: Хочешь наливки? Потрясающая вещь. Эликсир молодости.

Расторгуев: Но лучше - поцелуй.

Лялечка: Вы, Владлен Борисович, испорченный человек.

Расторгуев: Ничего не могу с собой поделать. Неутоленная молодость во мне говорит.

Лялечка: Да, да, молодость, как же. Не подкрадывайтесь ко мне, не подкрадывайтесь. Нечего соблазнять наивную девушку. Сейчас здесь будут ваша жена и мой муж. Я им все-все расскажу.

Расторгуев: Все-все?

Лялечка: Все-все.

Расторгуев: Окажите мне такую милость. Давно уж следует открыться. Мы любим друг друга и мне ничего не страшно.

Лялечка: Ну все, подурачились и будет. А то, правда, нехорошо получается. Теперь уже очевидно, что Константина Гавриловича дома нет, и мне действительно тревожно. Будете наливочку? Последний раз спрашиваю.

Расторгуев: А что мне остается.


Сучков: Ну и хороши же вы все!


Бертенев: (Виновато.) Она открылась.






Сучков: Попал в какое-то болото! (Взрыв смеха.) Я слышал об озере чудесном, а это - болото. Трясина. (Смех.) Как вы мне объясняли? Ума не приложу. Ни души вокруг. Я кричу "помогите!" (Смех.) Сам себя не слышу от страха. (Смех.) Да, это теперь смешно. А мне совсем даже не весело было. Я же ничего не вижу. Очки в брюках. Не достать. Воды - по пояс. Я кричу, - Бони, спаси меня, если слышишь. (Смех.) Да прекратите вы смеяться! Из-за вас человек чуть не погиб! (Смех.) Я же знаю, что все мы ехали на одной электричке. Ходил по вагонам, искал. В очках был. Да вы видели меня, только не откликнулись. Специально. (Смех.) Почему не подождать меня на станции? Правда, я опоздал, у меня же тюк с костюмом… (Смех.) был. (Смех.) Теперь этот тюк в болоте. (Взрыв смеха.) Что смешного? Слова все позабыл, пока выбирался. (Смех.) Когда следующая электричка? Поеду домой. Хватит! Наигрался! (Смех.) Куда теперь ехать в таком виде? (Смех.) Мне на вас, дураков, наплевать, мне перед Полиной Аркадьевной стыдно. В таком виде! Потерял реквизит!






Сучков: Вот ты, Расторгуев, смеешься надо мной. Ты всю жизнь смеешься надо мной. Мы с тобой в театре проработали без малого тридцать лет, и ты всегда смеялся надо мной. Я знаю, что смеялись и смеются все, но ты - громче всех, Расторгуев. А я, между тем, самое, что ни на есть, твое будущее. Я на семь лет тебя старше. И ты будешь таким же маленьким, лысеньким и в очках… и в мокром плаще. Но тогда уже мне будет смешно. Только у меня нет такой привычки, смеяться над людьми. Потому что я воспитанный человек. А ты, Расторгуев - невоспитанный человек.

Лялечка: Иван Федорович, надо бы переодеться.

Сучков: Лялечка, я вам скажу, быть может, неприятную для вас вещь, но Расторгуев - очень невоспитанный человек. Не верьте ему. Он и над вами посмеется.

Лялечка: (Краснея.) Да что вы, что вы такое о нас подумали, Иван Федорович?

Сучков: Не помню, что подумал, но вы имейте это ввиду.

Лялечка: Это же была так, игра, шутка.

Сучков: Какая вы молодая, Лялечка. Шутки имеют обыкновение заканчиваться драмой. Вот перед вами наглядный пример.

Расторгуев: (Смеется.) Сучок, ты неисправим.

Сучков: Да, я неисправим, но и ты неисправим… и я тебе не Сучок, а Иван Федорович… и я сумел выжить в болоте, а ты, толстый Расторгуев, утонул бы там.

Расторгуев: Ты враг всего прекрасного, Сучок. То, что предстало перед тобой, можно сказать, распростерло свои объятия - озеро. Озеро, где требуются сосредоточенность и возвышенность. Озеро это прозрачно и на середине его можно видеть прекрасных серебряных и красных рыб, символизирующих покой и мудрость. Необыкновенной красоты звери обитают на его берегах. Львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, морские звезды и те, которых нельзя видеть глазом, все там, на озере, где Константин Гаврилович имел подлость убить чайку.

Корина: Треплев?

Расторгуев: Нет, другой. Константин Гаврилович Бертенев. Бони. Он, как и Треплев, убил чайку и изготовил из нее чучело. А для Сучка прекрасное озеро - болото. А все потому, что он лишен духа романтики и сердца лишен.

Сучков: У меня-то есть сердце. У меня как раз и есть сердце. Я даже плачу каждый раз, когда сталкиваюсь с ничтожеством.

Труханова: Мальчики, не ссорьтесь!

Бертенев: Это - не ссора, не настоящая ссора. Здесь все ненастоящее… Водевильчик… Все - водевильчик… несерьезные люди.

Расторгуев: Вот ты, Бони, серьезный человек. Забрался в шкаф.

Бертенев: Не сметь! Это - интимное. Я не хотел подыграть вам. Шампанское выстрелило само.

Труханова: Все было прелестно. И Лялечка так натурально упала в обморок. Девочка, ты делаешь успехи. Из тебя что-нибудь со временем может получиться.

Лялечка: Я испугалась.

Труханова: Это уже перебор.

Лялечка: В самом деле испугалась.

Бертенев: (Неловко целует Лялечку в щеку, деланно улыбаясь.) Лялечка молодчина. Она действительно хорошо сыграла. Мы и вправду сговорились, и я рад, что она так хорошо сыграла свою роль.

Труханова: Мне казалось, что теперь, когда всех нас, друзья мои, уже нет в театре, сам театр умер. Плохие ли, хорошие, но все мы были чем-то наподобие запаха, в каждом театре свой особенный аромат. Вот мы, один за другим ушли, кто-то по-хозяйски открыл окна, проветрил помещение, но за одно и выпустил дух нашего, нашего театра. Дух выпущен, осталась лишь оболочка. Так казалось мне. Однако вот я вижу девочку, которая очень естественно лишается чувств. А это умели только в наше время. Теперь никто не лишается чувств, подсмотреть девочке негде, выходит это природное. Значит, девочка талантлива. Или это ты, Бони научил ее? Признайся.

Бертенев: Да нет, из меня, признаться, скверный педагог.

Труханова: Ну что же, в таком случае, поздравляю. Хорошая девочка. Ты, Бони, даришь ей фиалки? Лялечка, Бони дарит тебе фиалки? Нет? Очень жаль. Бони, непременно как-нибудь подари ей букетик фиалок. Ей очень пойдет. Больше, чем мне. Много больше. Мне подходят ромашки, но Бони почему-то всегда дарил мне фиалки. Как нарочно. А ромашек, Лялечка он не дарил тебе?

Лялечка: Было как-то один раз.

Труханова: Ну вот, все перепутал. Он всегда что-нибудь перепутает. Но, на него нельзя сердиться, он неповторим. И очень, очень чувствителен. Прямо как юноша.

Блохин: Полина, ты, как всегда, в своем репертуаре. Пощади молодых.

Труханова: А-а, Павел Андреевич, вы здесь? Я не заметила, когда вы появились. Наверное, как раз переодевалась. Рада вас видеть.

Блохин: И давно мы на "вы"?

Труханова: Мне теперь неловко фамильярничать с вами. Вы - пожилой мужчина. Раньше вы были для меня мальчиком, милым легкомысленным мальчиком, а теперь передо мной умудренный опытом степенный старец.

Блохин: (Смеется.) Не меняешься. Совсем не изменилась.

Труханова: Смех вам не к лицу. У вас теперь не получается искренний смех, как прежде.

Блохин: Водевильчик, все - водевильчик.

Лялечка: Иван Федорович, пойдемте, я одену вас в сухое.

Сучков: Стыдно, как стыдно!

Труханова: Ванечка, голуба моя, пойди ко мне, я тебя приласкаю.


Сучков: Стыдно, Полина Аркадьевна.

Труханова: Успокойся, милый мой, ничего стыдного. Ты снова с нами. Ты лучше всех. Лялечка, покажи мне, где у вас сухая одежда?

Корина: А мне, Лялечка, покажи, где можно заняться чаем.







Труханова: Ну и что, Бони, мы будем делать?

Бертенев: Не знаю, Полина, я растерян.

Труханова: Вижу. Это так не похоже на тебя.

Бертенев: Водевильчик, видишь ли, получился.

Труханова: Это же твоя стихия, Бони.

Бертенев: Я стал другим, совсем другим. Я думал, что и все стали другими.

Труханова: Может быть, очень может быть, но не здесь.

Бертенев: Я постарел. Я сильно постарел?

Труханова: Я бы узнала тебя на улице.

Бертенев: (Улыбается.) Спасибо.

Труханова: Ну вот ты и улыбаешься.

Бертенев: Ты прекрасно выглядишь. Годы не властны над тобой.

Труханова: Негодяй, ты подслушивал?

Бертенев: Нет, я, кажется, задремал там в шкафу.

Труханова: Не верю.

Бертенев: Я тоже. (Смеется.) Ты - ослепительная красавица!

Труханова: Всегда был подхалимом.

Бертенев: Думаю сейчас, отчего мы не вместе? Зачем мне нужно было увлечься кем-то другим? Впрочем, я тебе был всегда безразличен, как выясняется. Ты крутила со мной роман назло Блохину.

Труханова: Бони, Бони, Бони, какие глупости ты говоришь! Мы, милый Бони, к сожалению, не те люди, что придают романам большое значение. А может быть и к счастью. Мы - актеры, Бони, не забывай об этом. Глотая слезы, мы учились как правильно глотать слезы. Мы болели всерьез только на сцене, и даже таким страшным недугом как любовь. Мы были актерами, Бони, во всем, и ты был актером, и неплохим, и вкус тебе не изменял. Так что, давай-ка, закругляйся с сантиментами и - вперед, уже третий звонок.

Бертенев: Пьесочка смешная?

Труханова: Не знаю, как прочесть. Говорят, комедия.

Бертенев: Кто говорит?

Труханова: Чехов.

Бертенев: Я теперь уже не Треплев.

Труханова: Ничуть не бывало. Видишь как тебя от водевильчика-то передергивает. Ты, Бони, быть может, только теперь и становишься Треплевым. Хотя я тебе не завидую.

Бертенев: Что так?

Труханова: Все таки возраст. Сердце может не выдержать. Но ты хотел этого, получи.

Бертенев: Да нет, я все тот же Бони. Всего лишь Бони, только несколько пугливый.

Труханова: Не верю.

Бертенев: Но я еще могу войти в образ.

Труханова: Войди, Бони, сделай одолжение.

Бертенев: Прежде признайся, нет, правда, мне чертовски важно знать, ты хоть немножечко любила меня?

Труханова: Константин Гаврилович, осторожнее, пахнуло инцестом. Я - твоя мать. Не забывай.

Бертенев: Что, у тебя, правда, такое мажорное настроение?

Труханова: А почему, скажи на милость, у меня должно быть плохое настроение?

Бертенев: Ну, не знаю, может быть тебе не совсем по душе эта идея, вот так собрать всех, прорепетировать?

Труханова: Нет-нет, что ты?! Очень хорошо.

Бертенев: А что ты скажешь о моей женитьбе?

Труханова: Я так привыкла к твоим женитьбам, что не считаю это событием.

Бертенев: А для меня это всегда событие. Мне всегда кажется, что вот теперь-то, наконец, я полюбил по-настоящему.

Труханова: Так и должно быть.


Бертенев: У меня к тебе есть еще один вопрос. Очень серьезный. Можешь не отвечать на него.

Труханова: (Встревожено.) Отчего же не ответить?

Бертенев: Ну, может быть он покажется тебе таким…

Труханова: Каким?

Бертенев: Я не знаю…

Труханова: Спрашивай же!

Бертенев: Как ты думаешь, если бы Треплев остался жив и состарился, он женился бы на молоденькой?

Труханова: (С облегчением.) Непременно. Должен же он был бы хоть как-нибудь себя реализовать.

Бертенев: А как же Заречная?

Труханова: Она же сумасшедшая.

Бертенев: ?

Труханова: Да, она умерла в относительно молодом возрасте в сумасшедшем доме.

Бертенев: Почему ты так думаешь?

Труханова: А скажи, разве может психически здоровая женщина полюбить Блохина? Я имею в виду Тригорина.


Бертенев: А как ты себя чувствуешь?

Труханова: Превосходно.

Бертенев: Ничего не болит?

Труханова: А почему ты спрашиваешь?

Бертенев: Ну как же, пожилые люди, когда встречаются, всегда задают друг другу такие вопросы. Так положено.

Труханова: Но мы же не пожилые люди.

Бертенев: Верно.


Труханова: Мы старики.


Бертенев: А у меня все болит.

Труханова: Так значит ты живой?

Бертенев: Не знаю, иногда мне кажется, что не живой. Будто все что происходит со мной далеко, и происходит не со мной. А иногда, я, будто просыпаюсь, и тогда делается страшно.

Труханова: И чего ты боишься?

Бертенев: Не знаю. Это трудно объяснить. Неопределенный страх. Не то за будущее, не то за прошлое… то одно заболит, то другое…

Труханова: Ты не бережешь себя. Молоденькие девочки в твоем возрасте до добра не доведут.

Бертенев: Ну, во первых, молоденькая девочка одна.

Труханова: Вполне достаточно.

Бертенев: А потом, что мы против судьбы?

Труханова: Лукавый Бони.

Бертенев: Ну что я могу сделать, если я такой?

Труханова: И не меняйся.

Бертенев: Это неприлично?

Труханова: А тебя это заботит?

Бертенев: Не знаю, наверное нет.

Труханова: Наверное нет.

Бертенев: Не хочется выглядеть смешным.

Труханова: Больше смейся.

Бертенев: Часто бывает не смешно.

Труханова: Не забывай кто ты, Бони.

Бертенев: Конечно, конечно.

Труханова: Третий звонок, ты забыл?

Бертенев: Водевильчик продолжается?

Труханова: А хоть бы и водевильчик.

Бертенев: (Целует Трухановой руку.) У тебя золотые руки. Очень давно, когда ты еще служила на казенной сцене - я тогда был маленьким, - у нас во дворе была драка, сильно побили женщину - прачку. Помнишь? Ее подняли без чувств… ты все ходила к ней, носила лекарства, мыла в корыте ее детей. Неужели не помнишь?

Труханова: Нет.

Бертенев: Две балерины жили тогда в том же доме, где мы… ходили к тебе кофе пить…

Труханова: Это помню.

Бертенев: Богомольные такие были.


Бертенев: В последнее время, вот в эти дни, я люблю тебя так же нежно и беззаветно, как в детстве. Кроме тебя, теперь у меня никого не осталось.







Блохин: Неужели ты думаешь, Бони, что я приехал сюда из-за нее или для нее? Нет. Если ты забыл, я напомню. Я великий, просто величайший эгоист. Все, что я делаю, я делаю только для себя. Единственное, что немного скрашивает мой недостаток, это та честность, с которой я в нем признаюсь.

Бертенев: А мне казалось, что наше общество уже давно претит тебе.

Блохин: Неправильно формулируешь фразу. Не претит, раздражает слегка, в пределах разумного. Могу сказать, почему раздражает.

Бертенев: Не интересно.

Блохин: Вы все играете, играете… Никак остановиться не можете. При том играете плохо. Это раздражает. Слегка.

Бертенев: Понятно. Ну, а какая польза?

Блохин: Какая польза?

Бертенев: Какая польза тебе от нас? Раз уж ты приехал, должна же существовать какая-нибудь причина?

Блохин: Скучно стало. Такая, знаешь ли, скука навалилась. Хотелось развеяться. Скучно, брат.


Бертенев: Ты хоть любишь Светлану?

Блохин: Побойся Бога.

Бертенев: Зачем же тогда ты отнял ее у Расторгуева?

Блохин: С чего ты взял? Она сама пришла ко мне.

Бертенев: Но ты мог отказаться.

Блохин: Теперь трудно от чего-либо отказываться. Выбор не тот. Бери, что дают. Да я и прежде таким был. Думаю, что есть во мне какая-то жадность, что ли. Жадность не такая, когда хочется всего, и к накоплениям стремишься, а такая, когда в руки плывет, вроде бы и не нужно, а все одно рук не отнимаешь.

Бертенев: А Полина?

Блохин: А что, Полина?

Бертенев: А Полину ты любил?

Блохин: А ты знаешь, что такое любовь?

Бертенев: Знаю.

Блохин: Врешь. Если бы ты знал, что такое любовь, ты бы этот балаган здесь не собрал. Тебе бы и в голову такое не пришло. Любовь, Бони, беречь надо.

Бертенев: Да хотя бы ради Полины…

Блохин: Перестань. Никто здесь не думает о Полине. И ты не думаешь. Ты о себе думаешь. Впрочем, так же как и я. Так что мы с тобой близняшки.

Бертенев: Откуда тебе знать?

Блохин: Я людей вижу. Редко ошибаюсь. Это мой особый дар. Это же есть мое несчастье. Видишь ли, Бони, я от рождения не любопытствующий человек. Иногда мне кажется, что я вообще не человек, так, гуманоид какой-то. Эмоций во мне мало. Пытаюсь расшевелить себя и так, и этак, пью запоями, как видишь, ни черта не получается. Похмелье и больше ничего. Это не значит, что я злой. Нет. Зла я никому не желаю. Где-то в глубине души я и на сочувствие способен. Вот и теперь сочувствую всем присутствующим. Но это глубоко спрятано. Пусть там и будет. И не нужно требовать от меня большего.

Бертенев: Как же так? Сочувствуешь и пакостишь?

Блохин: Эк, тебя, брат, занесло. И кому же это я напакостил?

Бертенев: Нельзя приближать к себе людей, когда дать нечего.

Блохин: Отчего ты решил, что мне нечего дать? Я только тем и занят, что раздаю себя по кусочкам. Но, видишь ли, Бони, у людей такой аппетит! Им всегда мало. И невдомек, что мне однажды может стать больно. Физически. Так что ты не злобствуй, а пожалей меня лучше.

Бертенев: Ты жалости не вызываешь.

Блохин: Дурак ты. Давай выпьем.


Бертенев: А, может быть, ты не знаешь про Полину?

Блохин: Что ты имеешь в виду?

Бертенев: Я имею в виду ее смертельную болезнь.

Блохин: Знаю.

Бертенев: Посмотри какая молодая? Моложе всех.

Блохин: Бредишь?

Бертенев: Моложе всех. Моложе всех!

Блохин: Вольтер однажды сказал, Бони, "когда наступает смерть, решительно все равно, сколько прожил, сто или сорок лет".

Бертенев: Мне не понять тебя.

Блохин: Поэтому ты всегда был маленьким актером. Ты ленив, Бони.

Бертенев: Я хороший актер. Мало того, я очень хороший актер.

Блохин: Ты так не думаешь. Ты суетной. Милый, добрый суетной человек. Ты не пробовал изжить в себе это?


Бертенев: Как можешь ты давать мне советы? Ты несчастный человек, Блохин. Ты просто не можешь быть счастливым. Как видишь, я тоже все знаю.

Блохин: Всего не может знать никто.

Бертенев: Черт с тобой!


Бертенев: Черт с тобой! И все же… ты бы уделил хоть немного внимания Полине. Она, мне кажется… да нет, я точно знаю... она до сих пор неравнодушна к тебе… Мог бы ты, учитывая обстоятельства, быть, как бы это выразиться… понежнее что ли.

Блохин: А вот халтуры, Бони, я никогда не любил. Это еще один камушек в твой огород. Видишь ли, такие женщины, как Полина Аркадьевна Труханова, халтуру чувствуют за километр. А то что ты предлагаешь, знаешь как называется?

Бертенев: (Подавленно.) Знаю.

Блохин: Не знаешь. А я знаю. Но не скажу. И пусть это останется моим маленьким секретом. (Смеется.)

Бертенев: Мне тоже иногда кажется, что я не настоящий. Это вокруг цельные, стержневые люди, пусть и плохие, но цельные. Совершают плохие, но продуманные поступки, а я не настоящий.

Блохин: Успокойся. Все хорошо. И вообще не слушай меня. Я тебя поддразниваю оттого, что пьян. Я же сказал тебе, что я алкоголик.

Бертенев: Нет, ты не алкоголик.

Блохин: Еще какой! У тебя много наливки?

Бертенев: Полный погреб. Но я тебе не дам. У тебя сердце больное.

Блохин: Подслушивал?

Бертенев: Ни одному тебе совершать дурные поступки. У тебя что, инфаркт был?

Блохин: Два.

Бертенев: Не пойму.

Блохин: Чего ты не можешь понять?

Бертенев: Как у тебя такого мог случиться инфаркт?

Блохин: Два.

Бертенев: Тем более.

Блохин: Нездоровый образ жизни в сочетании с неимоверным количеством радости. Вот сердце и не выдержало.

Бертенев: Попробуй бросить пить. И куришь ты одну за другой.

Блохин: Мне нравится, а я всегда делаю то, что мне нравится.

Бертенев: Зачем я затеял разговор с тобой?

Блохин: А все потому же. Плохой актер. Пьесочку-то запорол.

Бертенев: Какую пьесочку?

Блохин: Комедию Антона Павловича. Представляешь, во что бы она превратилась, если бы Чехов дал диалог Треплева и Тригорина? (Смеется.) В водевильчик. (Смеется.) Пойди к Лялечке, она, по-моему, до сих пор не может прийти в себя после твоей выходки. Да, и принеси еще наливки. Пожалуйста.






Сучков: (Громко.) Отчего вы всегда ходите в черном?

Корина: Это траур по моей жизни. Я несчастна.

Сучков: Отчего? Не понимаю… Вы здоровы, отец у вас хотя и небогатый, но с достатком. Мне живется гораздо тяжелее, чем вам. Я получаю всего двадцать три рубля в месяц, да еще вычитают с меня в эту… как ее… Господи, забыл слово.

Корина: В эмеритуру.

Сучков: Давайте сначала, Светочка. Это непростительно.






Сучков: (Громко.) Отчего вы всегда ходите в черном?

Корина: Реже стирать приходится. (Смеется.)






Лялечка: …он так по-старомодному ухаживал. Я и не видела никогда, чтобы так ухаживали. Каждый день делал какие-нибудь подарки, не только цветы. А цветы дарил полевые. Вот он идет ко мне на свидание и по дороге, обычно, нарвет огромный букет. От него всегда пахло свежестью. Вы меня извините, Полина Аркадьевна, но мне раньше казалось, что от пожилых мужчин должно пахнуть старостью.

Труханова: Что же ты извиняешься? Я же не пожилой мужчина?

Лялечка: Ну и вот. А он всегда такой галантный. Говорит странно, как из какого-нибудь романа, руки целует.

Труханова: Обворожил. Это у него всегда получалось.

Лялечка: Конечно, Полина Аркадьевна, вы много таких встречали, а я - впервые. Молодые мне мало интересны. Они примитивны.

Труханова: Вот как?

Лялечка: Да, да. Они, как бы это сказать, они такие же, как и я. Я не вижу в них ничего нового для себя. Они думают так же, как и я, у них те же потребности, желания. Я всегда могу предугадать, что сделает или что скажет тот или иной из них. А в Константине Гавриловиче столько загадок.

Труханова: Это твоя первая любовь, девочка?

Лялечка: По-настоящему, да. В школе было что-то наподобие, но совсем не то. С Константином Гавриловичем я узнала, что дорого стою. У меня даже походка изменилась. И речь. Я превратилась в барышню. Смешно да?

Труханова: Нет, ничего смешного. Что же будет дальше?

Лялечка: Мне кажется, что меня ждут только хорошие события.

Труханова: А Расторгуев что же, всерьез ухаживает за тобой?

Лялечка: Что вы, мы просто играем как дети. Он такой забавный. Толстый и забавный.

Труханова: Смотри, девочка это опасные игры.

Лялечка: Опасные? Нет. Мы не делаем ничего дурного.

Труханова: Но ты можешь сделать больно всем.

Лялечка: Да что вы, я другая. Вы меня просто совсем не знаете. Я всех люблю.

Труханова: А если Константин Гаврилович станет ревновать?

Лялечка: Нет. Он не ревнивый. Если бы он стал ревновать, так уж не к Расторгуеву, а к молодым, таким же, как я. Но он не ревнует. Мы часто встречаемся с моими однокурсниками в компании. Бывает, что и до утра. И ничего. Это мне нравится в нем. Он всегда говорит, - Лялечка, ты совершенно свободна. Не хочу сковывать тебя. Пусть у тебя будут молодые друзья. Это естественно.

Труханова: А как часто ты встречаешься с однокурсниками?

Лялечка: Каждую неделю, бывает, что и чаще.

Труханова: И что же, в этих компаниях твои сверстники оказывают тебе знаки внимания?

Лялечка: Конечно. Они считают меня очень красивой. А это плохо?

Труханова: Я не знаю. Для меня это новая ситуация.

Лялечка: Уверяю вас, ничего плохого в этом нет. Так я дольше смогу любить Константина Гавриловича. И он чувствует себя свободнее. А иногда, случается, что я доставляю ему некое неудобство. Я сплю, бывает, до обеда, а Константин Гаврилович, напротив, любит пораньше лечь и пораньше подняться. Я люблю спать, обняв его. Бывает, он давно уже проснулся и лежит тихонечко, не шевелится. Только чтобы не потревожить меня.

Труханова: Хорошая девочка. Жаль, если Константин Гаврилович когда-нибудь обидит тебя.

Лялечка: Почему вы так говорите? Разве он может обидеть меня?

Труханова: Нет, конечно, это я из какой-то пьесы вспомнила.

Лялечка: А вы любили его?

Труханова: Любила. И теперь люблю.

Лялечка: Вот почему вы меня расспрашивали обо всем так подробно. А почему вы никогда не бываете у нас? Приходите запросто. Константину Гавриловичу будет веселее. Вам ведь есть, что вспомнить, о чем поговорить?

Труханова: Теперь я вижу, что напрасно не бывала у вас.

Лялечка: Конечно. А то видите, как получается. Он бывает один. Он говорит, что любит одиночество, ему одиночество даже необходимо. Но не всегда, наверное.

Труханова: Наверное.

Лялечка: Ну вот и договорились. Я пойду, переоденусь к спектаклю. А когда мы начнем?

Труханова: Кажется уже начинаем. Начали уже.

Лялечка: (Смеется.) И что же мы играем?

Труханова: Водевильчик.

Лялечка: Что же никто не поет?

Труханова: Это только так кажется.






Корина: Расторгуев, как ты растолстел!

Расторгуев: Изыди, сатана.

Лялечка: Обожаю толстых мужчин.

Расторгуев: Приблизься, дитя мое, я одарю тебя поцелуем.

Лялечка: Боюсь жены.

Расторгуев: Это - бывшая жена. Я бросил ее.

Корина: Горе мне, горе!

Расторгуев: Утопи свое горе в водах дивного озера и стань русалкой!

Лялечка: Обожаю толстых мужчин. Они добрые и сильные как мамонты.

Расторгуев: Вы помните мамонтов?

Лялечка: Смутно. Я была еще маленькой. Они качали своими хоботами мою колыбельку, и я смеялась.

Корина: Хотела бы теперь взглянуть на мамонта?

Лялечка: Безумно. Но они вымерли, когда я подросла. Им стало грустно.

Корина: Один остался. Он скрывается под личиной паяца. Помоги мне сорвать эту личину и ты увидишь его.



Сучков: Прекратите сейчас же! Что вы делаете?! Он не хочет! Это нехорошо! Прекратите!






Сучков: И все же объясни мне, Павлик, откуда взялось болото? Я слышал о колдовском озере, а здесь вдруг болото.

Блохин: Брат Сучков, ты прозрел.

Сучков: Прозрел на старости лет. За это надобно выпить. (Тянется к графину.)

Блохин: (Отстраняет его руку.) Нет. За это не наливочку пить надо. (Наливает из своей бутылочки.)


Сучков: (Севшим голосом.) Что это?

Блохин: Это яд. Скоро ты умрешь, брат Сучков. Противоядья не существует.

Сучков: Ты отравил меня?

Блохин: Да, я давно хотел это сделать.

Сучков: Но за что?

Блохин: Из прихоти. Мне вдруг ужасно захотелось кого-нибудь отравить.

Сучков: Но почему меня?

Блохин: Твоя кончина потрясет всех.


Сучков: Светочка, он отравил меня.

Корина: Ничего удивительного. Он способен и не на такое.

Сучков: Когда я умру?

Блохин: Скоро. А может быть и не очень. Все во власти Божьей.

Корина: Павел Андреевич, сделайте одолжение, отравите и меня.

Блохин: С великим удовольствием.


Сучков: Ты и Светлану отравил?

Блохин: Боюсь, что нет. Ее невозможно отравить.

Сучков: Почему меня возможно, а ее нет?

Блохин: Она еще не прозрела. Не видит болота.

Корина: Хам.

Блохин: Ничего нового не услышал.


Корина: Поцелуй меня.


Корина: Завтра я подаю на развод. Только что имела беседу с Расторгуевым.

Блохин: Большое, однако, событие. Надобно за это выпить.

Корина: Не нужно больше пить.

Блохин: Я просил тебя держать дистанцию.

Корина: Ненавижу твою Полину.

Блохин: Это ничего не меняет.

Корина: Знаешь, Павел, мне иногда в голову приходят ужасные мысли.

Блохин: Всем периодически в голову приходят ужасные мысли.

Корина: Я ведь не желаю ей здоровья.

Блохин: Успокойся.

Корина: Я люблю тебя, Блохин.

Блохин: И я люблю тебя, но не быть тебе королевой.






Труханова: Ах, что может быть скучнее этой вот милой деревенской скуки! Жарко, тихо, никто ничего не делает, все философствуют… Хорошо с вами, друзья, приятно вас слушать, но… сидеть у себя в номере и учить роль - куда лучше!






Расторгуев: Ты, дорогой мой, наверное, единственный из присутствующих, кто любит "Чайку". Это так просто объяснить. Ты влюблен. "Чайка" - пьеса для влюбленных. А мне бы что-нибудь этакое поиграть… Шекспира, где страсть рвет в клочья декорации. Я же трагик, Бони. Вся моя жизнь - трагедия. Ты, дорогой мой, не смотри, что я весел. Там, внутри у меня кипит. А в мои годы находиться в нагретом состоянии вредно. Так что Шекспира мне подавай! Да ты ведь не за этим со мной заговорил? Ты хочешь спросить у меня про Лялечку?

Бертенев: Хочу.

Расторгуев: Спрашивай.

Бертенев: (Растерянно.) А что спрашивать?

Расторгуев: Ну что ты хотел спросить?

Бертенев: Не знаю.

Расторгуев: Боишься выглядеть глупо?

Бертенев: Боюсь.

Расторгуев: Правильно боишься. А я вот ничего тебе не скажу, покуда не спросишь.


Бертенев: Как думаешь, она любит меня?

Расторгуев: Молодец! Хорошо спросил. Дай я тебя расцелую.






Лялечка: Давайте отправимся на озеро. Полина Аркадьевна, покажите нам озеро.

Труханова: Неужели Константин Гаврилович не водил тебя на озеро, Лялечка?

Лялечка: Нет. У него каждый раз находится тысяча отговорок.

Труханова: Что с тобой, Бони? Это не в твоих правилах. Именно с озера начинались все твои незабываемые романы.

Бертенев: Я больше не хожу на озеро.

Труханова: Что-нибудь случилось?

Расторгуев: Об этом лучше всего может рассказать Сучков.


Бертенев: Я больше не могу ходить на озеро.

Труханова: Но почему?

Бертенев: Не смогу вам внятно объяснить.

Блохин: Ты что, больше не охотишься?

Бертенев: Нет.

Блохин: А ружье цело? У тебя, помнится, было потрясающее ружье, извечный предмет моей зависти.

Бертенев: Ружье цело. Что ему сделается?

Корина: Бони, а, правда, что ты убил чайку и сделал из нее чучело, как Треплев?

Расторгуев: О, это знаменитая история. Бони, покажи трофей.

Бертенев: Зачем? Ничего особенного. Чучело и чучело. Очень даже неудачно сделано.

Корина: Ну пожалуйста, Бони. Я теперь не успокоюсь, пока не увижу. Я думала, что это Расторгуев как всегда плоско пошутил. А раз уж это правда, не успокоюсь, пока не увижу.

Лялечка: Константин Гаврилович, покажите. Мне тоже хочется увидеть чайку. Мне ведь играть сегодня Заречную.

Бертенев: Чучело и чучело, очень неудачно сделано. (Уходит.)

Труханова: Лялечка, а почему он не ходит на озеро, он тебе не говорил?

Лялечка: Мне кажется, что без меня он ходит туда, украдкой. Зачем-то скрывает это.

Блохин: А ты, Лялечка, разве не догадываешься, зачем?

Лялечка: Нет.

Блохин: Очень просто. Твой муж никто иной, как Синяя Борода.

Лялечка: (Испуганно.) Какая борода?

Блохин: Что же ты в детстве не читала сказку про Синюю Бороду?

Лялечка: Нет.

Блохин: И решила связать свою судьбу с Бони?

Корина: Перестаньте, Павел Андреевич, вы пьяны!

Блохин: Светочка, но как же можно девушке не знать этой сказки. Эта сказка должна быть приложением к инструкциям для вступающих в брак.


Расторгуев: А вот и чайка.

Бертенев: Чай всего лишь. Поставили самовар и ушли.

Лялечка: А где же чайка, Константин Гаврилович?

Блохин: Улетела, должно быть.

Бертенев: Не смог найти. Нигде нет, все обыскал.

Блохин: Легендарная чайка исчезла. Легенды, легенды, наша жизнь окружена легендами так, что дышать уже нечем. Не было никакой чайки. И кончим на этом.

Расторгуев: Да как же так, была чайка.

Бертенев: Давайте пить чай. Лялечка, организуй чашки.

Лялечка: (Капризно.) Хочу на озеро. Чайку хочу.

Бертенев: Нельзя на озеро.

Лялечка: Но почему, можете вы объяснить?

Бертенев: Нельзя и все. Давайте пить чай.

Труханова: Кажется, что-то здесь все же происходит.






Труханова: Знаете как я стала актрисой? В детстве папа повел меня в цирк, и там я испугалась клоунов. Это были такие цитрусовые клоуны. Очень громкие и грубые. Один из них попытался со мной заиграть. Подошел так близко, что я услышала его дыхание. У него были недобрые, подернутые розовой такой пленочкой глаза. Вот тогда и произошло главное событие, предопределившее мою судьбу. Я впервые в жизни испугалась пошлости. Я долго после этого болела. Не могла спать. Как только я закрывала глаза, страшная эта рожа возникала передо мной. Многих трудов стоило родителям уговорить меня, спустя некоторое время, отправиться на представление в театр. И когда, все же, им это удалось, я была потрясена. Я плакала от радости, потому что, оказывается, можно обойтись и без клоунов. Как же без них хорошо! И как хорош сам театр! Это было состояние, как будто ждешь какого-нибудь несчастья, от того очень внимательно следишь за происходящим, стараешься не пропустить ни одной детали, вдруг это знак, сигнал бедствия, а ничего такого не происходит, и вот уже все кончилось. Легко и хорошо на душе. Осталась только красота и торжественность. Праздника этого хотелось еще и еще. И я стала актрисой. И перестала ждать несчастья. Но, до сих пор, в кошмарных снах мне является цитрусовый клоун. Это случается после того, как я сделаю что-нибудь нехорошее, что-нибудь такое, за что самой потом бывает стыдно.






Расторгуев: …и вот я лечу высоко-высоко. Так высоко, что касаюсь мокрых облаков. А подо мной лес, озера. Вдруг оказываюсь над каким-то странным городом. В городе этом много людей. Маленькие такие люди. Маленькие и очень живые. Бегают, суетятся. Я присмотрелся, а это - дети. То есть ни одного взрослого. Только дети и все. Чудно мне. Я опустился так низко, что и они увидели меня. Указывают на меня пальчиками, смеются. Ведь что интересно, не напугались того, что какой- то взрослый дядька летает, а смеются. И я кричу им, - Что это за город? А один конопатый такой мальчонка приложил ладони к губам рупором, что бы мне лучше слышно было, и отвечает, - ВОСКРЕСЕНЬЕ!






Блохин: Не плачь, Лялечка, мы с тобой тайно убежим отсюда. Я покажу тебе колдовское озеро.

Лялечка: Но почему, почему он не хочет?

Блохин: Я не знаю. Наверное, у него есть на то причины. Какие-нибудь скверные воспоминания.

Лялечка: Иногда мне бывает так тяжело с ним. Он все время что-то не договаривает.

Блохин: Лялечка! За его плечами долгая трудная жизнь паяца. Если он молчит, что, вообще говоря, ему не свойственно, значит, он действительно любит тебя. Не дай Бог, если он разговорится. Представь себе весь ужас, когда он обрушит на тебя всю свою корзину со сломанными игрушками! Я выражаюсь фигурально, но ты девочка неглупая, все поймешь.

Лялечка: У меня, конечно, мало опыта, но мне кажется, что люди, когда живут вместе, с каждым днем становятся все ближе.

Блохин: А разве вы живете вместе?

Лялечка: Конечно. Мы муж и жена. А разве вы не знаете?

Блохин: Милое дитя, жить вместе еще не значит жить вместе. По-настоящему жить вместе - это когда ему приснился дурной сон, а ты просыпаешься в холодном поту. Вот что такое жить вместе.

Лялечка: Господи. Но почему все так сложно. Мне кажется, люди специально придумывают себе всяческие сложности, чтобы казаться значительнее, чем они есть на самом деле. Вот с Расторгуевым так легко. Мы смеемся и все. Никаких сложностей. Никаких дурных сновидений.

Блохин: Смотри, милое дитя, не поддайся соблазну. Он может увлечь, а в нем - буря.

Лялечка: Да уж пусть лучше буря, чем зловещее молчание.

Блохин: Бойся.

Лялечка: Чего мне бояться?

Блохин: Бойся разочарований. Разочарования, Лялечка - самая страшная кара. Вот лично я, на горьком опыте взрощенный, решил для себя раз и навсегда не очаровываться.

Лялечка: Но так неинтересно жить.

Блохин: Еще как интересно.

Лялечка: А вы любите Светлану?

Блохин: О-о, милая девочка!

Лялечка: Что это значит?

Блохин: Это значит, что пришло время мне выпить. Сделай одолжение, принеси мне рюмочку прекрасной наливки. Уж очень она мне по сердцу пришлась. А я, так и быть, обещаю показать озеро.

Лялечка: Когда же мы отправимся?

Блохин: Когда-нибудь.

Лялечка: Значит не теперь?

Блохин: Теперь мне требуется наливка.

Лялечка: Вы обманщик.

Блохин: Я не обманщик. Я ваш ангел - хранитель. И пусть вас не смущает моя отталкивающая внешность.






Блохин: Вы можете не так шуметь?

Бертенев: Зачем только я все это затеял? Я должен был предвидеть, что такое может случиться.

Лялечка: Что же теперь делать?

Блохин: Да тише вы!

Расторгуев: Надо бы врача.

Корина: Где мы найдем врача?

Бертенев: Здесь неподалеку деревня.

Блохин: Она дышит. Только потеряла сознание. Принесите вату. У вас есть вата?

Лялечка: Я поищу. (Убегает.)

Корина: Да что же это такое?!

Бертенев: Нет, не может быть, все обойдется, все обойдется.

Блохин: Пульс слабенький.

Корина: Откуда тебе знать? Ты что, доктор?

Блохин: Я больной с богатой практикой.

Лялечка: (Бежит спотыкаясь.) Вот вата.

Бертенев: Осторожнее, Лялечка.


Корина: Нужен доктор. Бони, ты знаешь в какой стороне деревня?

Бертенев: Я не разу не был там. Нужно спросить у соседей.

Лялечка: Я сбегаю.

Блохин: Не стоит. Сейчас она придет в себя.

Корина: Как ты так уверенно говоришь?

Блохин: Опыт.

Бертенев: Знать бы, какое ей нужно лекарство. У меня есть аптечка.


Труханова: Что с вами. Отчего вы все такие взъерошенные?


Труханова: Павел?

Блохин: Я, Полина.

Труханова: Ты спас мне жизнь?

Блохин: Я только…

Труханова: Ничего не говори. Не нужно ничего говорить. Ты спас мне жизнь. Теперь я могу спокойно умереть. Подайте мне наливки. Я хочу проститься с вами.

Блохин: Вот это дело.

Бертенев: Может тебе нужно принять какое-то лекарство, Полина?

Труханова: Да, будь другом, Бони, у меня там в сумочке белый такой пузырек.


Лялечка: За врачом нужно сходить?

Труханова: Меня может спасти только чудо.



Труханова: Например поздняя любовь… Павел, ты здесь?


Блохин: Прекратите комедничать.

Труханова: Отнесите меня к озеру. Я хочу умереть на берегу озера.

Корина: Не смешно. Мы так испугались.

Труханова: Простите, простите меня. Я не виновата. Это в меня вселился клоун. Ему хотелось рассмешить вас. Ему не хотелось, чтобы вам было грустно. Только он злой и не умеет по-настоящему смешить. Он может только напугать.

НОВОСТИ   ОБ АВТОРЕ   ТЕКСТЫ   ФОТО   ПРЕССА   ПАРАРЕАЛИЗМ      English version  /  Русская версия